AESTHETICA.NAROD.RU

На главную страницу
Анекдот. Тексты. Тематическая подборка.
Анекдоты о конкретных людях.

АНЕКДОТЫ ИЗ МИРА ИСКУССТВ

   ***
 Баснописец Эзоп (VI в. до н.э.) был рабом. Как-то хозяин послал его на рынок, а навстречу ему градоправитель.
 - Ты куда, Эзоп? - спросил градоправитель.
 - Не знаю, - признался баснописец.
 - Издеваешься! Взять его и отвести в тюрьму! - приказал градоправитель своим воинам.
 - Вот видишь! - возмутился в свою очередь Эзоп, - разве я мог знать, что попаду в темницу?
   ***
 Великого трагика Софокла (496-406 до н.э.) обвиняли в женоненавистничестве. Софокл возражал:
 - Эту ненависть я выражаю только в своих трагедиях, но отнюдь не в жизни.
   ***
 Однажды Поликлет (V в. до н.э.) изваял две статуи, изображавшие одно и то же.
 Одну он создал по канону идеальных пропорций, а вторую в угоду толпе он делал так. По желанию всякого, кто к нему приходил, Поликлет послушно делал изменения и поправки.
 Наконец, он выставил обе статуи. Одна из них вызвала всеобщее одобрение, другая же была осмеяна. Тогда Поликлет сказал:
 - Статую, которую вы ругаете, изваяли вы, а ту, которой восхищаетесь, я.
   ***
 Отец итальянского поэта Людовико Ариосто (1474-1533) однажды за что-то сильно разгневался на своего сына и принялся читать ему длинную и суровую нотацию. Сын, не сводя с отца глаз, с нерушимым вниманием, молча выслушал её всю.
 Его брат, присутствовавший при этой сцене, был несказанно удивлён тем, что во время нотации обычно словоохотливый Ариосто не произнёс ни слова в своё оправдание. Когда отец ушёл, он спросил брата о причине его упорного молчания, и юноша-поэт ответил ему:
 - Я сочиняю теперь комедию, в которой мне как раз нужно представить старика-отца, распекающего сына. Когда отец сегодня принялся меня журить, я подумал, что лучший случай найти точный образ вряд ли представится. А теперь мне всё это надо только перенести на бумагу.
   ***
 Микеланджело (1475-1564) всегда возмущали невежественные суждения критиков. В особенности его раздражали восторженные отзывы по поводу всех извлекаемых из-под земли античных произведений. И он решил проучить "знатоков".
 Однажды, закладывая фундамент дома, рабочие обнаружили под землёй однорукую статую. Находка сразу же собрала любителей древности. Как из рога изобилия посыпались восторженные восклицания.
 - Божественно! Какая гармония! Какое изящество!
 - Взгляните! Одна рука уже рассыпалась в прах! Это признак глубочайшей древности!
 - Разве современные художники способны на подобные шедевры! Я мысленно дорисовываю недостающую руку и восхищаюсь!
 - Вы правы, - вмешался Микеланджело, - с двумя руками она выглядит лучше.
 И с этими словами положил возле скульптуры недостающую часть, рассказав, как изваял этот "античный шедевр".
   ***
 Микеланджело изобразил правителя Флоренции Козимо Медичи (1389–1464) красавцем, хотя в действительности тот был горбат.
 Знакомые недоумевали. В ответ художник с улыбкой говорил:
 - Да кто будет знать об этом уже через какие-нибудь 300 лет?
   ***
 Однажды французский писатель Франсуа Рабле (1494-1553) путешествуя, остался без денег. Чтобы нанять хоть какую-то повозку и вернуться в Париж, он нашёл весьма остроумный выход.
 Сделав два пакетика и положив туда сахар, Рабле чётко надписал их "Яд для короля" и положил в своём гостиничном номере на видном месте на столе.
 Слуга гостиницы, в которой остановился писатель, убирая утром комнату, прочитал надписи и, ужаснувшись, побежал доложить хозяину об увиденном. Хозяин тут же позвал полицейских.
 Рабле арестовали и прямым ходом срочно отправили в Париж. Попав в руки правосудия, писатель рассказал обо всём судьям и для верного доказательства съел "яд".
 Судьи рассмеялись проделке "убийцы короля" и тут же отпустили его.
   ***
 Французский король Людовик XIV (1638–1715) читал знаменитому стихотворцу и теоретику классицизма, Никола Буало (1636-1711), свои стихи и просил его высказать о них мнение.
 - Государь, - отвечал Буало, - для вашего величества никогда нет ничего невозможного: вам пришло желание написать плохие стихи, и вы легко исполнили его.
   ***
 Английский писатель Джонатан Свифт (1667-1745) был страстным путешественником. Неудивительно, что с ним происходили различные дорожные анекдоты.
 Как-то раз к ночи он зашёл в гостиницу. Хозяин говорит, что все комнаты уже заняты, и предлагает ему поместиться на половине кровати, другая половина которой уже занята фермером, приехавшим незадолго перед ним. Делать нечего. Свифт соглашается.
 Сосед оказался добродушным человеком и принялся рассказывать о том, как ловко устроил он свои дела на ярмарке.
 - Что касается меня, - прервал его Свифт, - то мне не так посчастливилось: с тех пор как открылась судебная сессия, мне удалось вздёрнуть только шестерых.
 - То есть, как "вздёрнуть"?
 - Я палач и приехал сюда вздёрнуть десятерых господ с большой дороги.
 Не успел Свифт закончить рассказ, как фермер бросился вон из комнаты на сеновал, где и провёл остаток ночи.
   ***
 В другой раз на постоялом дворе Свифт остановился со слугой. Утором слуга принёс ему сапоги.
 - Что это значит, Том? Мои сапоги не вычищены?
 - Нет, сэр, - отвечал Том. - Вы же собирались идти гулять. Вот я и подумал, что всё равно они станут грязными.
 - Хорошо, - сказал Свифт, - собирайся, ты идёшь со мной.
 - Но, сэр, я ещё не завтракал, - недоумённо возразил Том.
 - Не беда! Ты всё равно опять проголодаешься.
   ***
 Свифт часто мрачно шутил, что английское правительство посылает в Ирландию прекрасных епископов, но ни один из них до места не доезжает.
 "По дороге, - начинал Свифт, - их убивают разбойники, надевают их одежды, забирают их документы, добираются до Дублина и там выполняют всяческие епископские функции".
   ***
 В 1728 году из-за неурожая картофеля в Ирландии разразился небывалый голод, вымирали целые поселения, но английское правительство предоставило страну собственной судьбе. Тогда Свифт опубликовал памфлет "Скромное предложение", в котором предлагал своеобразное решение проблемы бедной страны.
 "Следует ещё в младенчестве убивать детей ирландских бедняков и их нежное мясо поставлять на кухни английских лордов. Экспорт такого ирландского продукта не представляет опасности для английской экономики, да и Ирландия сумеет обогатиться даже при низких ценах на детское мясо, если спрос на данный продукт будет расти".
   ***
 Опера Георга Генделя (1685-1759) "Ринальдо" была издана одним ловким коммерсантом и в течение нескольких дней разошлась без остатка, принеся коммерсанту немалый доход. Гендель же получил ничтожный гонорар.
 - Послушайте, - обратился к коммерсанту Гендель, когда получил за своё произведение жалкие гроши, - чтобы между нами не было обиженных, в следующий раз вы пишете оперу, а я её издаю!
   ***
 Однажды после провала пьесы "Семирамида" Вольтер (1694-1778) спросил у драматурга Пирона, как тот относится к его новому произведению.
 - Я думаю, - отвечал Пирон, - что вам было бы намного приятнее, если бы "Семирамиду" написал я, а не вы.
   ***
 Один богатый и знатный вельможа написал оперу и показал её композитору Христофору Глюку (1714-1787).
 - Ну, что ж, сударь, - сказал Глюк, ознакомившись с партитурой, - опера весьма недурна! Однако для того, чтобы она была совершенной, вам недостаёт бедности.
   ***
 На репетиции оперы "Ифигения в Авлиде" Глюк обратил внимание на необычайно грузную, как говорят, "несценическую" фигуру тенора Ларриве и не преминул заметить об этом вслух.
 - Терпение, маэстро, - воскликнул певец, - вы не видели меня в костюме. В костюме я неузнаваем!
 На первой же репетиции в костюмах Глюк крикнул из партера:
 - Ларриве! Я узнал вас!
   ***
 "Северный Расин", поэт Сумароков (1717-1777) не только перерабатывал, но и прямо заимствовал из французских трагедий план, идеи, характер, даже целые сцены и монологи. Сатирик Барков (1732-1768) постоянно дразнил этим Сумарокова.
 Однажды он выпросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, а на полях надписал: "Украдено у Сумарокова".
   ***
 Барков однажды заспорил с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду. Сумароков заперся в кабинете, оставив Баркова в гостиной. Через полчаса Сумароков выходит с готовой одой и не застаёт Баркова. Люди докладывают, что Иван Семёнович ушёл и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут опять какая-нибудь проказа. И в самом деле, видит он на полу свою шляпу и ...
   ***
 Сумароков очень уважал Баркова как остроумного и сведущего критика и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков пришёл однажды к Сумарокову.
 - Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец!
 Обрадованный Сумароков велел тотчас же подать водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян, а выходя, сказал:
 - Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец - это я, второй - Ломоносов, а ты только третий!
 Сумароков чуть его не зарезал.
   ***
 В одном обществе очень пригоженькая девица сказала Баркову:
 - Кажется, я где-то вас уже видела.
 - Как же, сударыня! - тотчас воскликнул Барков. - Я там весьма часто бываю.
   ***
 Родная племянница Александра Васильевича Суворова (1730-1800) княжна Горчакова, которая едва ли уступала своему дяде в оригинальности вкуса, отдала руку и сердце Дмитрию Ивановичу Хвостову, литератору, известному всей читающей России. Когда и как граф Хвостов обнаружил в себе призвание смешить несколько поколений своими стихами неизвестно. Лет до 35-ти он слыл богатым женихом и сватался ко всем знатным невестам, однако всеми был решительно отвергаем. Союз с княжной сильно поднял его: будучи неуклюж, неблагообразен и уже не молод, пожалован он был камер-юнкером 5-го класса – звание завидуемое, хотя обыкновенно оно давалось 18-тилетним юношам из знатных фамилий. Это показалось настолько странным при дворе, что нашлись люди, которые сочли нужным заметить об этом Екатерине.
 - Что мне делать? – отвечала она. - Я ни в чём не могу отказать Суворову: я бы этого человека сделала даже фрейлиной, если б он этого потребовал.
   ***
 Александр Федорович Воейков (1779–1839), язвительный и меткий наблюдатель общественных нравов, заслуженно снискавший славу литературного "разбойника" и "ехидного зоила", говаривал всегда, когда у графа Хвостова случался порядочный стих:
 - Это он так, нечаянно обмолвился.
   ***
 Светлейший князь Суворов в своём интимном кругу часто жаловался на "метроманию" мужа своей племянницы и говаривал ей:
 - Танюша, ты бы силою любви убедила твоего мужа отказаться от его несносного стихоплётства, из-за которого уже весьма многие в столице страдают "стихофобией".
 В мае 1800 года, по возвращении из Италии, Суворов умирал в Петербурге в доме графов Хвостовых. Лёжа на смертном одре, Суворов давал предсмертные наставления и советы близким к себе людям. Когда к умиравшему вошёл Дмитрий Иванович, в ту пору уже сенатор, и стал почтительно на колени, Суворов сказал ему:
 - Любезный Митя, ты добрый и честный человек! Заклинаю тебя всем, что для тебя есть святого, брось твоё виршеслагательство. Ну уж если не можешь превозмочь этой глупой страстишки, пиши для себя и для своих близких, но отнюдь не печатайся. Не печатайся! Помилуй Бог! Это к добру не приведёт: ты сделаешься посмешищем всех порядочных людей.
 Граф Дмитрий Иванович плакал и вышел, поцеловав руку умирающего. Когда Хвостов возвратился в залу, знакомые и родные подошли к нему с расспросами.
 - Увы! – отвечал Хвостов, отирая слёзы, - хотя ещё и говорит, но без сознания, бредит!
   ***
 Однажды английский драматург Комберленд, автор многих трагедий, сказал Ричарду Шеридану (1751-1816) после премьеры "Школы злословия":
 - Вчера я видел вашу комедию и ни разу не улыбнулся.
 - Неблагодарный вы человек! - воскликнул Шеридан. - Я совсем недавно смотрел вашу трагедию и хохотал от начала до конца.
   ***
 В одной из своих комедий Шеридан как-то позволил себе резко отозваться о деятельности парламента.
 В качестве наказания Шеридан был осуждён явиться в парламент, опуститься на колени и принести публичные извинения. Шеридан исполнил этот приговор. Однако, поднимаясь с пола и отряхивая платком одежду, воскликнул:
 - Боже милосердный, какая же здесь вокруг грязь!
   ***
 Когда юный Моцарт (1756-1791) в семилетнем возрасте давал концерты во Франкфурте-на-Майне, к нему подошёл мальчик лет четырнадцати.
 - Как замечательно ты играешь! Мне никогда так не научиться.
 - Отчего же? Ты ведь совсем большой. Попробуй, а если не получится, начни писать ноты...
 - Да, я пишу... Стихи...
 - О! Это ведь очень интересно! Писать хорошие стихи, вероятно, ещё труднее, чем сочинять музыку.
 - Отчего же? Совсем легко. Ты попробуй...
 Собеседником Моцарта был Гёте (1749-1832).
   ***
 Один юноша спросил как-то Моцарта, как писать симфонии.
 - Вы ещё так молоды! Почему бы вам не начать с баллад?
 Юноша удивился:
 - Но ведь вы начали писать симфонии, когда вам ещё не исполнилось десяти лет?
 - Верно, - отвечал Моцарт, - но я никого не спрашивал, как их следует писать!
   ***
 Итальянский композитор Луиджи Керубини (1760-1842) присутствовал на генеральной репетиции одной из своих опер. Исполнитель главной партии был весьма старательным певцом, но с довольно слабыми вокальными и сценическими данными.
 После окончания репетиции кто-то из присутствовавших заметил композитору:
 - Маэстро, певец сделал всё, что было в его силах. Почему бы вам не сказать ему несколько тёплых слов в награду за его исполнение?
 - Вы, безусловно, правы, - ответил благодушно настроенный Керубини. - Пожалуйста, пригласите его.
 Польщённый приглашением, певец подошёл к нему. Композитор протянул певцу руку и сказал:
 - Я не сержусь на вас.
   ***
 Иван Андреевич Крылов (1769-1844), излюбленный объект шуток и сплетен, был высокого роста, весьма тучен, волосы его были растрёпаны; одевался он крайне неряшливо: сюртук носил постоянно запачканный, залитый чем-нибудь, жилет надет был вкривь и вкось… Всё это крайне не нравилось Олениным, делавшим постоянные попытки улучшить его житьё-бытьё. Впрочем, все эти попытки не приносили желаемого результата. Однажды получил он приглашение на придворный маскарад и спросил совета у своих "опекунов", в каком костюме явится ему на маскарад, чтобы его там никто не узнал. Варвара Алексеевна так ему заметила:
 - Вы, Иван Андреевич, вымойтесь, да причешитесь, вот вас никто и не узнает.
   ***
 Одно лето как-то императорская семья жила в Аничковом дворце. Иван Андреевич Крылов, как известно, жил в доме Публичной библиотеки, расположенной недалеко от Аничкова дворца.
 Однажды император Николай Павлович встретил Крылова на Невском проспекте.
 - А, Иван Андреевич! Каково поживаешь? Давно не видались мы с тобою, - заговорил с писателем император.
 - Да уж, давненько, ваше величество, - отвечал баснописец со свойственной ему наивностью, - а вот ведь, кажется, соседи!
   ***
 Как-то раз в Английском клубе приезжий помещик, любивший приврать, рассказывал о стерляди, которую ловят на Волге.
 - Раз, - продолжал помещик, - перед самым моим домом люди вытащили стерлядь. Господа, вы не поверите, но, уверяю вас, длина её вот отсюда... до...
 Рассказчик, не договаривая фразы, протянул руку с одного конца длинного стола по направлению к другому, где сидел Крылов.
 Баснописец начал отодвигаться со стулом, при этом произнося:
 - Позвольте, позвольте! Я сейчас пропущу вашу рыбу!
   ***
 Как известно, Крылов был очень добрым человеком и часто хвалил произведения, довольно слабые в литературном отношении, только затем, чтобы не огорчать автора.
 Этим воспользовался один совсем бесталантливый поэт. Во введении к очередному томику своих стихов он вновь процитировал положительный отзыв, который как-то дал Крылов об одном его произведении.
 - Видишь, Иван Андреевич, - заметил Крылову А.Ф.Воейков, - как он использовал твою доброту. Теперь он вечно будет ссылаться на твою похвалу.
 - Не тужи, мой дорогой, - снисходительно отвечал ему Крылов. - Ведь все прекрасно знают, что я пишу басни...
   ***
 Однажды Крылов был приглашён на обед к императрице Марии Фёдоровне в Павловск. Гостей за столом было немного. Рядом с Крыловым сидел Василий Андреевич Жуковский (1783 — 1852). Крылов активно работал приборами и не отказывался ни от одного блюда.
 - Да откажись хоть раз, Иван Андреевич, - шепнул ему Жуковский. - Дай императрице возможность попотчевать тебя.
 - Хм, - отвечал Крылов, продолжая накладывать себе на тарелку, - а если не попотчует?
   ***
 В Мариинском театре давали оперу "Гугеноты". Рядом с Крыловым сидел какой-то незнакомец, который, едва началась первая ария, стал фальшиво подпевать и притоптывать в такт ногой. В конце концов Крылов не выдержал и возмутился:
 - Да что же за безобразие!
 Незнакомец остановился и, взглянув на него, спросил:
 - Эти слова относятся ко мне?
 - Ну что вы! Как вы могли такое подумать, - отвечал Крылов. - Это я сказал про того гугенота на сцене, который мешает мне слушать ваше пение!
   ***
 Однажды к Крылову пришёл владелец дома, где жил баснописец, и предложил подписать контракт, в котором, между прочим, говорилось, что в случае, если по вине Крылова в доме случится пожар, то Крылов обязан уплатить домовладельцу 60 тысяч рублей. Иван Андреевич подписал контракт, но к сумме 60 тысяч прибавил ещё два ноля.
 - Мне всё равно, - сказал он, возвращая контракт. - Ни 60-ти тысяч, ни 6-ти миллионов я, батенька, заплатить не могу. А вам так будет приятнее!
   ***
 У Крылова над диваном, на котором он обычно проводил всё своё время, висела большая картина в тяжёлой раме. Кто-то однажды заметил Крылову, что гвоздь, на который она была повешена, не прочен, и что картина когда-нибудь может сорваться и убить его.
 - Нет, - отвечал Крылов, - угол рамы должен будет в таком случае непременно описать косвенную кривую и миновать мою голову.
   ***
 Графиня Строганова однажды спросила Крылова, почему он не пишет более басен.
 - Потому, - отвечал Крылов, - что я более люблю, чтобы меня упрекали, для чего я не пишу, нежели дописаться до того, чтобы спросили, зачем я пишу.
   ***
 Известный меценат и искренний почитатель художеств, граф Сергей Григорьевич Строганов (1794 - 1882), пожелав услышать перевод "Иллиады" Гомера, пригласил для этого к себе её блистательного переводчика Николая Ивановича Гнедича (1784-1833).
 После угощения началось чтение. Гнедич читал очень выразительно, однако старый граф под звуки размеренного гекзаметра задремал.
 В одном месте кто-то из героев обращается к другому: "Ты спишь?". Эти слова Гнедич произнёс так громко, что Строганов вздрогнул, вскочил в испуге и принялся убедительно уверять:
 - Нет, нет! Я очень внимательно слушаю!
   ***
 Известный в начале XIX века русский поэт Михаил Иванович Милонов пришёл однажды к Гнедичу, пьяный, по своему обыкновению растрёпанный и оборванный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал:
 - Там, там только найду я награду за все мои страдания!
 - Братец, - возразил ему Николай Иванович, - посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?
   ***
 Карл Мария фон Вебер (1786-1826) в 1811 году отправился в концертное турне по наполеоновской Франции.
 После каждого выступления в Парижских газетах появлялись восторженные похвалы величайшему из величайших маэстро всех времён и народов гениальному Веберу. И вот что удивительно, эти хвалебные статьи неизвестных авторов были написаны с подозрительно точным знанием музыки Вебера и подробнейшим описанием эпизодов жизни композитора, о которых знали только в его семье.
 Вскоре выяснилось, что те самые дифирамбы пел сам себе Вебер, подписываясь разными именами.
   ***
 В Берлине Джакомо Мейербер (1791-1864) руководил репетицией своей оперы "Гугеноты", имевшей впоследствии огромный успех. По ходу репетиции ударник должен был тихо ударить в барабан, и он сделал это очень мягко. Однако композитор остановил оркестр и попросил ещё более "пиано". Ударник исполнил желание автора и едва коснулся барабана, но и на этот раз Мейербер не был удовлетворён. Начали снова. Ударник шепнул соседу:
 - Сейчас я вовсе не ударю. Посмотрим, что он скажет.
 Довольный Мейербер похвалил музыканта:
 - Браво! Теперь совсем хорошо. Но попробуйте ещё тише!
   ***
 Как-то американский художник Сэмуэль Морзе (1791-1872) - тот самый, что изобрёл телеграфную азбуку - показал своему врачу-приятелю только что написанную картину "Человек в предсмертной агонии".
 - Ну, как? - спросил Морзе.
 - По-моему, малярия! - ответил врач.
   ***
 За неделю до своей смерти Генрих Гейне (1797-1856) попросил к себе нотариуса и продиктовал ему свою последнюю волю:
 "Всё своё состояние и гонорар за все будущие издания моих произведений оставляю своей жене при условии, что она снова выйдет замуж".
 - Но почему? - поинтересовался нотариус.
 - Я хочу, - ответил Гейне, - чтобы хоть один человек вспоминал меня с благодарностью.
   ***
 Один приятель Джоаккино Россини (1792-1868) рассказал ему о своём путешествии в Нюрнберг, где находится богатейшая коллекция орудий пыток всех стран и народов.
 - А было ли в этой коллекции фортепьяно? - поинтересовался Россини.
 - Разумеется, нет! - удивлённо воскликнул приятель.
 - Понятно, - с улыбкой вздохнул Россини, - значит, в детстве автор этой коллекции не учился музыке...
   ***
 Как-то в одном богатом доме, куда был приглашён Россини, одну даму попросили спеть. Она долго жеманилась, но в конце концов согласилась спеть каватину Розины из "Севильского цирюльника". Прежде чем начать она обратилась к Россини:
 - Ах, маэстро, если бы вы знали, как я боюсь!
 - А уж я-то как боюсь! - отозвался Россини.
   ***
 Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) обладал довольно своеобразным остроумием, благодаря которому не только лишал многих людей добрых иллюзий, но порой и наживал себе неприятности.
 Во время пребывания его в Одессе там жила вдова одного генерала, который начал службу с низших чинов и постепенно дослужился до важного места. Этот генерал в 1812 году был ранен в переносицу, которую раздробила вражеская пуля.
 Вдова этого генерала, желая почтить память мужа, заказала на его могилу богатейший памятник с эпитафией в стихах. К кому же было обратиться, как не к Пушкину? Она же его знала. Пушкин пообещал.
 Шло время, однако Пушкин и не думал исполнять обещание. Время от времени при встрече вдова интересовалась эпитафией. Настал день ангела генеральши. Среди прочих гостей приехал к ней и Пушкин. Хозяйка, крепко ухватив его за руку, говорила ему:
 - Нет уж, Александр Сергеевич, теперь ни за что не отделаетесь обещаниями. Не выпущу вас, пока не напишите. Я всё приготовила: и бумагу, и чернила. Садитесь к столику и пишите.
 Пушкин видя, что попался, покорно сел.
 "Ну уж, удружу же ей, распотешу её", - подумал поэт и мигом сочинил такие стихи:

Никто не знает, где он рос,
Но в службу поступил капралом;
Французским чем-то ранен в нос,
И умер генералом!

   ***
 Как-то у супруги обер-прокурора среди прочих гостей был и Пушкин. Возле него на кушетке лежал огромный кот. Пушкин его гладит, кот выражает удовольствие мурлыканьем, а хозяйка пристаёт с просьбою сказать экспромт.
 Молодой поэт обращается к коту:

Кот Васька плут, Кот Васька вор,
Ну, словно обер-прокурор.

   ***
 Однажды в приятельской беседе один знакомый Пушкину офицер, некто Кандыба, спросил его:
 - Сочини, Пушкин, рифму на рак и рыба.
 - Дурак Кандыба, - сразу нашёлся поэт.
 - Ну, что ты? – сконфузился офицер. – Ну, а рыба и рак?
 - Кандыба дурак! – подтвердил Пушкин и сам же рассмеялся.
   ***
 О Денисе Давыдове (1784-1839) Пушкин говаривал так:

"Военные уверены, что он отличный писатель,
а писатели думают, что он отличный генерал".

   ***
 Однажды в гостях у Павла Андреевича Вяземского (1792–1878) зашёл разговор о звукоподражательности, об осмыслении неизвестных слов иностранного языка, о приблизительном угадывании, к какой категории то или другое слово должно принадлежать. Приехавший в Москву некий итальянец принимал участие в этой беседе. Для пробы спросили его:
 - Что, по-вашему, должны выражать слова: "любовь", "дружба"?
 - Вероятно, - отвечал он, - что-нибудь суровое, жёсткое, возможно, даже бранное.
 - А слово "телятина"?
 - О, нет сомнения, это слово ласковое, нежное, обращаемое к женщине!
   ***
 Поэт и декабрист Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797 — 1846) как-то отдал для продажи несколько экземпляров новой своей трагедии швейцару Английского клуба. Через некоторое время спросил он его:
 - Покупают ли у тебя мои сочинения?
 - Покупают, покупают, - отвечал швейцар, - читают, смеются.
   ***
 Однажды в мастерскую художника Карла Павловича Брюллова (1799-1852) приехала великосветская семейная пара, покровительствующая начинающим талантам, и пожелала увидеть его ученика Н. А. Рамазанова.
 Ученика позвали, и, когда он вошёл, Брюллов, обращаясь к посетителям, произнёс:
 - Рекомендую - пьяница.
 - А это, - хладнокровно отвечал Рамазанов, указывая на Брюллова, - мой учитель.
   ***
 Приехав в один провинциальный город, Александр Дюма (1802-1870) решил зайти в книжный магазин. Узнав об этом решении писателя накануне, очень любезный книготорговец уставил все полки книгами Дюма.
 Писатель очень удивился.
 - А где же другие книги? - спросил он хозяина книжного магазина.
 - Другие? - растерялся продавец. - Проданы!
   ***
 Дюма отчитывал своего сына за легкомысленное поведение.
 - Пора тебе уже браться за ум, взять жену... - наставлял он наследника.
 - Жену? - перебил его сын. - И чью же?
   ***
 Австрийский композитор и дирижёр, "король вальса" - Иоганн Штраус (1804-1849) как-то зашёл в обувной магазин. Он внимательно осмотрел всю имеющуюся обувь, перемерил с десяток ботинок и разочарованно махнул рукой, собираясь уходить. Хозяин магазина подзывает продавца:
 - У вашего покупателя недовольный вид. Чего он желает?
 - Маэстро ищет ботинки, которые скрипели бы в одной тональности.
   ***
 Однажды театральный парикмахер, брея знаменитого оперного баса, Осипа Афанасьевича Петрова (1807-1878), порезал ему щёку.
 - Это всё от пьянства, - недовольно заметил ему певец, знавший склонность цирюльника к вину.
 - Совершенно верно, - подхватил парикмахер, - от водки кожа удивительно грубеет.
   ***
 Как-то французский художник Оноре Домье (1808-1879) получил от одного журналиста письмо:
 "Я знаю о вас несколько скандальных историй. Обещаю о них никому не рассказывать, если вы пришлёте мне 100 луидоров".
 Художник ответил ему:
 "Могу выслать вам серию ещё более скандальных историй, которые обогатят вашу коллекцию, и возьму с вас за это только 50 луидоров".
   ***
 Чтобы избавить себя от непрошенных гостей, которые постоянно мешали работать, Домье начертал на дверях своей мастерской:
 "Тот, кто ко мне приходит, оказывает мне большую честь, а тот, кто не приходит, доставляет мне большое удовольствие".
   ***
 Клара Шуман-Вик прославилась раньше своего мужа, композитора Роберта Шумана (1810-1856). Пианистка выступала однажды с его произведениями на придворном концерте в Вене.
 После концерта Клара Шуман была представлена королю, который долго разговаривал с ней. Окончив беседу, монарх добродушно обратился к Роберту Шуману:
 - Ну, а вы? Говорят, вы тоже музыкант?
   ***
 Знаменитый актёр Александринского театра Василий Васильевич Самойлов (1813-1887) был своеобразно остроумен. Его остроты отличались язвительностью и беспощадностью.
 Однажды, репетирую какую-то новую пьесу, он поминутно подходил к суфлёру, брал у него карандаш и делал чувствительные почерки в роли. Автор чуть не плакал. Наконец, не вытерпел и подошёл к Самойлову.
 - Василий Васильевич, - сказал он сдержанно, - зачем это вы так сокращаете свою роль?
 Самойлов оглядел его с ног до головы и небрежно произнёс:
 - Я не люблю повторений… Всё это я уже играл в других пьесах.
 Автор сконфуженно отошёл в сторону и после этого ни разу не затевал разговора с остроумным артистом.
   ***
 Собираясь подать прошение об отставке, Самойлов говорил знакомым, что переходит во французскую труппу, которая играла тогда в Михайловском театре.
 - Это же прямая выгода! - восклицал актёр. - Таланта мне там можно иметь вдвое меньше, а получать вдвое больше!
   ***
 На одной из репетиций оркестра в Лондоне немецкий композитор Рихард Вагнер (1813-1883), крайне недовольный трубачами, с трудом сдерживая свою ярость, обратился к музыканту-переводчику:
 - Передайте этим ослам, что, если они не будут играть прилично, я вышвырну их вон!
 Переводчик, внимательно выслушав гневную тираду дирижёра, немедленно перевёл:
 - Джентльмены, маэстро вполне отдаёт себе отчёт в тех затруднениях, которые причиняет вам его музыка, и просит вас сделать всё, что в ваших силах, и ни в коем случае не волноваться.
   ***
 На премьеру "Тангейзера" в парижской Гранд Опера Вагнер пригласил Мейербера.
 - Что скажите, маэстро? - спросил Вагнер после спектакля.
 Вместо ответа Мейербер указал на спящего зрителя, мол, смотрите сами.
 Вскоре после этого была поставлена опера Мейербера "Пророк", на которую автор пригласил Вагнера.
 - Каково впечатление? - спросил на этот раз Мейербер.
 - Взгляните! - ответил Вагнер и торжественно указал на спящего зрителя.
 - Ах, этот? - не задумываясь, переспросил Мейербер. - Этот спит здесь ещё с "Тангейзера".
   ***
 Французский композитор Франсуа Обер (1782-1871) встретился с Вагнером, который приехал в Париж.
 - Вы знаете, - обратился он, улыбаясь, к гостю, - понадобилось 30 лет для того, чтобы я понял, что у меня нет никакого таланта к сочинительству.
 - И после этого вы оставили музыку? - спросил его Вагнер.
 - Вовсе нет! Что вы! Я уже был знаменит!
   ***
 После первого же представления оперы "Фауст" популярность Шарля Гуно (1818-1893) среди парижан росла с каждым днём. Издательство не успевало выпускать клавиры этой оперы. Однако материальное благополучие композитора не повышалось...
 Однажды владелец музыкального издательства пригласил Гуно покататься в санях по Булонскому лесу. Создатель "Фауста" явился в старом, изрядно потёртом зимнем пальто.
 Издатель, ожидавший его в своём погулочном ландо, был одет в новую, с иголочки, элегантную шубу.
 Гуно пощупал пальцами дорогую вещь и, улыбнувшись, сказал:
 - Подарок от Фауста, я полагаю?
   ***
 Однажды поэт Яков Полонский (1819-1898), отличавшийся исключительной рассеянностью, засиделся в гостях у Аполлона Майкова (1821-1897). Хозяин, аккуратно ложившийся спать в 11 часов, с ужасом посматривал на часы, которые показывали уже полночь, но продолжал поддерживать беседу. Оба отчаянно зевали. Наконец, Полонский, не выдержав, проговорил:
 - Далековато от моей квартиры до вашей, к тому же на дворе жуткий мороз.
 Майков сочувственно подхватил:
 - Да, я счастлив, что я дома. А вот вы, бедняга...
 Полонский вскочил и заторопился:
 - Вот осёл! Значит, дома-то вы, а не я?
 Узнав об этом происшествии, писатель Дмитрий Васильевич Григорович (1822-1899) пошутил:
 - Да вот только вчера с вашим приятелем случилось худшее: он умудрился, укладываясь спать, положить в кровать свой костюм, а сам прислонился в угол, да так и уснул.
 Сам Яков Петрович как-то признался в происшедшем с ним казусе. Однажды ложась спать, он погасил лампу. Долго не мог уснуть и вдруг подумал: "А погасил ли я лампу?" Встал, зажёг спичку и посмотрел.
   ***
 В домашней жизни поэт Николай Алексеевич Некрасов (1821-1877) был неподражаем. Особенно интересны отношения, установившиеся между поэтом и его старым слугой. Между Семёном и Некрасовым происходили лаконичные разговоры.
 - Сколько? - спрашивал Некрасов за завтраком.
 - Десять! - отрывисто отвечал Семён.
 Это значило 10 градусов мороза.
 - Сани!
 - Ветер.
 - Сани! - настаивал Некрасов.
 Через полчаса Семён появлялся в дверях и докладывал мрачным тоном:
 - Карета подана!
 - Карета? Я тебе велел заложить сани!
 - А ветер?
 - Не твоё дело! Вели кучеру заложить сани.
 Семён удалялся и через четверть часа ещё более мрачным голосом произносил:
 - Готово!
 Некрасов выходил и находил у подъезда всё-таки карету. Он начинал бранить Семёна, который, отворив дверцу, говорил:
 - Садитесь, что на ветру-то стоять.
   ***
 Когда Сергея Андреевича Юрьева (1821-1888), известного литератора, выбирали в члены Московского Общества любителей российской словесности, некоторые спрашивали, что он написал.
 А. Ф. Писемский (1821-1881) воскликнул:
 - Что вы говорите? "Написал"? Да он наговорил о литературе больше всех нас!
   ***
 Однажды в кружке драматических писателей Писемский высказал мысль о том, что может создать драматическую актрису.
 - Возьмите, - говорил Алексей Феофилактович, - хорошенькую и честную девушку, сведите её с мерзавцем, который бы её хорошенько потиранил, раза четыре прибил, а затем завез куда-нибудь в деревню, вёрст за 200 от города, да и выгнал вон на мороз в рубашке… Вот из такой, наверное, выйдет драматическая актриса.
   ***
 Однажды на премьере драмы Писемского "Горькая судьбина" присутствовал Александр Николаевич Островский (1823-1886). Писатель, не признававший ничьих пьес, кроме своих, сидел в креслах и морщился.
 После третьего акта, в котором происходит убиение ребёнка, Островский встал, пыхтя и отдуваясь. К нему подошёл один из писателей и спросил:
 - Как вы находите драму, Александр Николаевич?
 - Какая же это драма? - возмутился Островский. - Это не драма, это - мясная лавка!
   ***
 Играется в первый раз драма Островского "Грех да беда на кого не живёт".
 Успех огромный.
 Автор, по своему обыкновению, прохаживается во время действия за сценой, с закинутыми за спину руками, и прислушивается к исполнению пьесы.
 Вдруг, в самом патетическом месте до слуха Островского доносится глубокий вздох, и затем восклицание:
 - И-ах, хорошо! Как есть правда…
 Островский пробирается к тому месту, откуда это послышалось.
 Наткнулся на плотника.
 - Это ты говоришь "хорошо"? - спрашивает его драматург.
 - Я.
 - Что же, по-твоему, тут хорошего? - вступает он в общение с восторженным зрителем.
 - Всё хорошо, потому что пьеса эта христианская.
 - Христианская?
 - Конечно, христианская. Такой, примерно, скандал в доме, и никто ещё ругаться не принялся.
   ***
 Горе от ума.
 Двое купцов заспорили о том, было ли в отношении Софьи Павловны к Молчалину нечто предосудительное или нет. Никак они не могли добиться толку и решили положиться на мнение Островского. Он, мол, наверное, знает: сам драматург.
 - Помилуйте, господа, как вам не стыдно, - отвечал Александр Николаевич пришедшим к нему купцам. - Ведь Софья Павловна девушка из порядочной семьи. Если что и случилось, так об этом не разглашать, а молчать надо.
   ***
 Александр Николаевич Островский среди московских актёров неизменно выделял П.М. и М.П. Садовских, отца и сына; в своих пьесах давал им главные роли. Зачастую они не особенно удачно справлялись с ролями, и оттого портилось впечатление, производимое пьесой, но Александр Николаевич не обращал на это никакого внимания.
 Однажды в Малом театре ставилась пьеса "Красавец мужчина".
 - Кому поручить главную роль? - поинтересовались у Островского.
 - Разумеется, Садовскому!
 - Но ведь Садовский вовсе не красавец!
 - Ах, что вы! - восклицает Островский. - Совершенный красавец. По мне так Миша вдвойне красавец: он мой крестник.
   ***
 Пров Михайлович Садовский (1818 — 1872) отличался необыкновенной оригинальностью. Так он никогда ничего не читал, а когда его спрашивали, почему он не читает, он отвечал:
 - Во исполнение полицейских предписаний - не заваливать чердака рухлядью.
   ***
 В 1904 году Лев Николаевич Толстой (1828-1910) в беседе с биографом А. Б. Гольденвейзером рассказывал о своих студенческих увлечениях:
 - Когда я был в Казани в университете, я первый год, действительно, ничего не делал. На второй год я стал заниматься. Тогда там был профессор Мейер, который заинтересовался мною и дал мне работу - сравнение "Наказа" Екатерины с "Esprit des lois" Монтескье. И я помню, меня эта работа увлекла. Я уехал в деревню, стал читать Монтескье. Это чтение открыло мне бесконечные горизонты. Я стал читать Руссо и ... бросил университет.

***  Во время Крымской войны Лев Николаевич служил офицером во 2-й лёгкой батарее 13-й артиллерийской бригады. Он не терпел матерную ругань и старался извести её в батарее. Толстой увещевал солдат:  - Ну к чему такие слова говорить? Ведь ты этого не делал, что говоришь. Просто, значит, бессмыслицу говоришь. Ну и скажи, например, "ёлки тебе палки" или "эх, ты, эдондер пуп"; ну или там, "эх, ты, ерфиндер"…  Солдаты, вспоминая его, говорили:  - Вот, был у нас офицер, его сиятельство граф Толстой. Вот уж был матершинник! Слова в простоте не скажет: уж так бывало загнёт, что и не выговоришь!    ***

На одной из московских улиц граф увидел городового, тащившего не особенно вежливо пьяного мужика в участок. Возмущённый грубым обращением городового, Лев Николаевич его остановил и спросил:
 - Ты грамотный?
 - Грамотный, - отвечал полицейский.
 - Кодекс нравственности читал.
 - Читал.
 - Так ты должен знать, что оскорблять ближнего не следует.
 Городовой оглядел скромного графа с головы до ног и спросил его в свою очередь:
 - А ты читать умеешь?
 - Умею, - отвечал граф.
 - А инструкцию для городовых читал?
 - Нет.
 - Ну так прежде пойди прочти инструкцию, а после и разговаривай со мной.
   ***
 В Ясной поляне Лев Николаевич усиленно занимался хозяйством. Ему казалось, что бедность крестьян и отсутствие дохода от имения происходят потому, что люди работают неправильно - не так пашут, не так молотят, не то сеют и разводят не тот скот.
 Он сам сконструировал и построил молотилку. О своём изобретении Толстой впоследствии с любовью рассказывал в повести "Утро помещика".
 В реальности молотилку опробовали при народе. Машина шумела, пыхтела, свистела, но не молотила.
   ***
 У соседа Гагарина в имении Сергиевское продавали тирольских телят.
 Лев Николаевич поехал смотреть новую породу.
 Бычки были прелестны - курносые, коричневые, с обводами вокруг глаз и с розовыми мордочками; от них сильно и хорошо пахло.
 Лев Николаевич остался ночевать в доме управляющего и на сон грядущий попросил почитать какую-нибудь книгу. Управляющий протянул первую попавшуюся. Оказались стихи. Толстой стал читать и прочёл всё до конца. Потом стал читать вторично сначала и так и не заснул всю ночь до самого утра. Это был "Евгений Онегин".
 Что же касается тирольских телят, то в тот раз он их так и не купил, однако от покупки не отказался и время от времени в дневниках вспоминал о чудесных телятах, которых следует непременно приобрести.
   ***
 В Москве, в дружеской беседе с молодыми беллетристами, граф Лев Николаевич начал как-то упрекать их в нежелании работать…
 - Ничего вы не делаете, ничего не пишете, нигде не видно ваших работ… Изленились совсем, - говорил он.
 Беллетристы сначала отмалчивались, а затем один из них прямо заявил:
 - И пишем, Лев Николаевич, и работаем, да нас нигде не печатают - не берут…
 - Как не берут? - изумился граф. - Ведь вы, А., несомненно, талантливый писатель, и вы, Б., и вы, В.
 - Все мы талантливы, Лев Николаевич, по вашему мнению, - отвечали ему, - а нынешние редакторы изданий этого не находят.
 Граф не хотел верить возможности такого грустного явления в печати, как полное отсутствие критического анализа у редакторов, и решил проверить всё сам…
 Для этой цели он написал небольшой рассказ и послал его в редакцию какого-то журнала, подписавшись неброским псевдонимом.
 Недели через две граф лично отправился узнать участь своего произведения. Редактор принял его довольно сухо и с первых же слов сообщил, что рассказ напечатан не будет…
 - Почему? - спросил Лев Николаевич.
 - А потому, - отвечал редактор, - что всё написанное вами свидетельствует о полнейшем отсутствии у вас не только малейшего беллетристического таланта, но даже простой грамотности… Признаюсь, любезнейший, - добавил он фамильярно, - когда я читал присланную вами ерунду, то был вполне уверен, что это написано ещё совершенно "зелёным" юношей, а про вас этого никаким образом сказать нельзя… Нет уж, вы лучше бумагомарание бросьте - начинать в ваши лета поздно. Ведь раньше ничего не писали?
 - Писал.
 - Вот как? Что же вы писали? Признаться, "писателя", носящего вашу фамилию, я не слыхал, - рассмеялся совершенно бесцеремонно редактор.
 Тот отвечал ему спокойным тоном:
 - Под присланным к вам рассказом я подписался псевдонимом. Вы, может быть, слышали мою настоящую фамилию: я - Толстой. Написал несколько вещичек, о которых прежде отзывались с некоторым одобрением, например, "Войну и мир", "Анну Каренину"…
   ***
 В то время, когда Лев Толстой только что начал проповедовать "опрощение", в Туле местное аристократическое общество решило поставить в городском театре комедию графа "Плоды просвещения". В Ясную поляну Льву Николаевичу послали особое, почётное приглашение.
 Приблизительно за час до начала спектакля к подъезду театра подошёл среднего роста, коренастый старик, одетый в тёмно-серую суконную блузу, такие же брюки и грубые, очевидно домашней работы, сапоги… Грудь старика наполовину закрывала длинная седая борода, на голове его красовался простой картуз с кожаным козырьком. Опираясь на толстую, суковатую палку, старик открыл дверь и медленными шагами направился ко входу в партер театра.
 Здесь его остановили…
 - Эй, старик, куда лезешь? - заявил ему один из привратников. - Сегодня тут все господа играют, тебе тут делать нечего… Проходи, брат, проходи…
 Старик начал было протестовать, но его взяли под руки и вывели из театра.
 Однако он оказался строптивого характера: сел около самого входа в "храм Мельпомены" на камешек и оставался здесь до тех пор, пока к театру не подъехал один из высших представителей местной губернской администрации.
 - Граф, - вскричал приехавший администратор, - что вы здесь делаете?!
 - Сижу, - отвечал, улыбаясь, Лев Николаевич. - Хотел было пьесу свою посмотреть, да вот не пускают.
 Недоразумение, конечно, тотчас же было улажено.
   ***
 На гастролях в Вене Антону Рубинштейну (1829-1894) пришлось иметь дело с очень скупым антрепренёром. Переговоры об оплате концертов затянулись. Наконец, Рубинштейн заявил:
 - Хорошо, я согласен взять вдвое меньше той суммы, которую получаю обычно, но учтите, играть буду вдвое тише!
   ***
 Однажды некий молодой композитор показал своё сочинение немецкому дирижёру Хансу фон Бюлову (1830-1894) и попросил его дать самую откровенную оценку.
 Закрыв последнюю страницу партитуры, Бюлов вздохнул:
 - Как жаль! Я до конца надеялся, что мы останемся добрыми друзьями!
   ***
 Однажды немецкий композитор и пианист Иоганнес Брамс (1833-1897) аккомпанировал виолончелисту и нарочно играл слишком громко, чтобы заглушить его плохую игру. Виолончелист остался этим крайне недоволен.
 - Вы играли так громко, что я не слышал самого себя, - возмущённо выговаривал он.
 - Счастливец! - ответил композитор.
   ***
 Некий композитор написал песню на слова Шиллера и попросил Брамса высказать о ней своё мнение.
 Брамс прослушал песню и задумчиво произнёс:
 - Превосходно! Я ещё раз убедился в том, что стихотворение Шиллера действительно бессмертно.
   ***
 Как-то раз Брамс был приглашён на званый обед. Наливая ему стакан вина, хозяин, разволновавшись, произнёс:
 - Попробуйте, маэстро. Это Брамс среди моих вин.
 Композитор выпил, одобрил вино и обратился к хозяину с просьбой:
 - А теперь, мой милый, налейте-ка мне вашего Бетховена.
   ***
 Некий петербуржский богач, покровитель искусств, приглашая на чашку чая польского скрипача и композитора Генрика Венявского (1835-1880), как бы мимоходом сказал:
 - Кстати, прихватите с собой и скрипку.
 - Благодарю вас от имени моей скрипки, - ответил Венявский, - но она чая не пьёт.
   ***
 Интересуясь судьбой своей рукописи, Марк Твен (1835-1910) зашёл к издателю.
 - Хочу вас предупредить, - сказал издатель, просматривая рукопись, - что я плачу авторам гонорар в зависимости от качества их произведений.
 - О, благодарю вас, - воскликнул Твен, - я и не рассчитывал получить столь внушительную сумму!
   ***
 На одном из приёмов Марк Твен беседовал с дамой. У него было превосходное настроение, и он сказал:
 - Как же вы очаровательны!
 Нелюбезная особа ответила:
 - К сожалению, не могу вас отблагодарить подобным же комплиментом.
 Твен засмеялся:
 - А вы попробуйте как я: соврите!
   ***
 Марк Твен зашёл в купе, в котором сидел единственный пассажир, хотя вагон был переполнен. Пассажир сказал Твену:
 - Я должен вас предупредить, сэр, чтобы вы не садились в этом купе. Дело в том, что у меня острые формы скарлатины и дифтерита.
 - Ничего, ничего, - отозвался мгновенно раскусивший пассажира Марк Твен и, устраиваясь поудобнее, добавил: - Я всё равно решил покончить жизнь самоубийством в одном из ближайших тоннелей.
   ***
 В редактируемую им газету приходило множество самых разнообразных писем. Марк Твен по возможности не оставлял ни одного без ответа.
 Как-то раз Твен писал одному юноше, который жаловался на то, что его родители "малопонятливы":
 "Потерпите! Когда мне было 14 лет, мой отец был столь глуп, что я с трудом переносил его. Но когда мне исполнилось 22, я был изумлён, насколько этот старик поумнел".
   ***
 Однажды в редакцию пришла увесистая пачка очень плохих стихов под общим заголовком "Почему я живой?". Возвращая рукопись неведомому стихотворцу, Твен написал ему:
 "Вероятно, потому, что вы послали свои стихи по почте, а не пришли в редакцию лично".
   ***
 Другому "литератору" Твен возвратил рукопись с такой припиской:
 "Дорогой друг! Авторитетные врачи рекомендуют лицам умственного труда есть рыбу, ибо этот продукт питает мозг. Я в этих делах профан и поэтому не могу сказать, сколько вам надо есть рыбы. Но если рукопись, которую я вам возвращаю, является точным отражением того, о чём вы размышляете, то мне кажется, я не ошибусь, сказав, что два кита средней величины не будут для вас чрезмерным рационом".
   ***
 Однажды в редакции появился некий автор. Под глазом у него был огромный синяк. Твен внимательно прочитал его рукопись. Потом поднял голову, ещё раз рассмотрел его синяк и сочувственно спросил:
 - Ах, сэр, я вас отлично понимаю. Но скажите, в какой же редакции вы предложили свою рукопись, перед тем как прийти ко мне?
   ***
 Путешествуя по Франции, Твен ехал в поезде в небольшой городок Дижон. Поезд был проходящим, и Твен попросил проводника непременно разбудить его по прибытии в Дижон.
 - Я очень крепко сплю. Когда вы меня приметесь будить, скорее всего, я буду кричать и упираться. Но вы уж не обращайте на это внимание и обязательно высадите меня в Дижоне.
 Проводник пообещал, и Твен спокойно отправился спать.
 Когда он проснулся, было уже позднее утро, и поезд подъезжал к Парижу. Твен понял, что Дижон он проехал. В гневе он отправился к проводнику и стал ему выговаривать:
 - Я никогда не был так сердит, как сейчас, - кричал он.
 Проводник окинул его удивлённым взглядом и сказал:
 - Хм, однако вы не столь сердиты, как тот американец, которого я ночью высадил в Дижоне.
   ***
 В другой раз, когда Твен ехал в поезде и по привычке редактировал рукописи, в купе вошёл контроллёр. Твен стал искать билет по всем карманам, но безуспешно. Наконец, контролёр, узнавший известного писателя, сказал:
 - Ладно, не беспокойтесь. Предъявите мне свой билет, когда я буду идти обратно. Но даже если вы его не найдёте, тоже не беда. Это мелочи.
 - Какие уж тут мелочи, - запротестовал Твен. - Я обязательно должен найти этот проклятый билет, иначе как же я узнаю, куда еду?!
   ***
 В "Назарете", ресторане на Владимирской улице, восседала литературная братия. Только что умер и был похоронен Некрасов, а потому разговор вёлся о его достоинствах, и разбирались другие оставшиеся в живых поэты. Дмитрий Дмитриевич Минаев (1835-1889) заявил:
 - Мелкота осталась! Пишут, как ребята, мало и плохо… Скажу не хвастаясь, что после Некрасова я могу считаться первым русским поэтом.
 В это время в "литературную" комнату вошёл Сергей Николаевич Терпигорев (1841-1895), умевший быстро и интересно рассказывать самые невероятные вымыслы.
 - А! - закричал Минаев. - Атава! Соври что-нибудь!
 Сергей Николаевич стал в позу драматического актёра и с комическим пафосом произнёс:
 - Минаев - первый русский поэт!
 Эта фраза пришлась так вовремя и, кстати, что общество от души расхохоталось, а Минаев, конечно, больше всех.
   ***
 Однажды к Минаеву подошёл один начинающий поэт.
 - Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич.
 - Здравствуйте, молодой человек! Но только я вас что-то не припомню.
 - Да ведь мы с вами в газете работаем!
 - Ну, уж это оставьте, - разгорячился Минаев и тут же продекламировал:

Ой! Врите - только осторожно!
Мощна моя большая длань!
В одну телегу впрячь не можно
Осла и трепетную лань!

 - Что же вы, Дмитрий Дмитриевич, - нашёлся поэт, - ланью-то ругаетесь?
 Компания и Минаев рассмеялись, и Минаев усадил его рядом с собой.
   ***
 Г. Н. Жулёв (1836-1878), известный под псевдонимом "Скорбного поэта", иногда проявлял странности. Как-то на Рождество к нему зашёл один его приятель и застал следующую картину:
 посреди комнаты поэта стоит большая зажжённая ёлка, вся украшенная кусочками сырого мяса, рыбы, колбасы и прочими съестными предметами. Около же ёлки вертится несметное количество кошек, жадно взирающих на соблазнительные блюда. Жулёв в умилении сидит невдалеке и любуется на свою затею.
 - С какой это стати? - спрашивает его гость, указывая на странную ёлку и кошек.
 - Это у меня традиция!.. Ты не думай, что скоты не чувствуют праздников… Они их знают… Ты только посмотри на эти довольные морды.
   ***
 Актёр Пронский, игравший любовников и считавшийся в своё время петербургским модником, подговорил однажды комика А. Алексеева идти к директору императорских театров А. И. Сабурову просить увеличения разовой платы.
 В условленный день Пронский оделся франтовато. Всё на нём было модно и, как говорится, с иголочки. Алексеев же выбрал из своего гардероба самое ветхое платье, проносившиеся сапоги. Таким отрёпанным костюмом он полагал разжалобить директора.
 Выходит Сабуров в приёмную и, обращаясь к Пронскому, говорит:
 - Вам что?
 - Играю любовников, роли требуют обилия костюмов, а получаю мало…
 - Хлопочете о прибавке?
 - Так точно, ваше превосходительство…
 - Ну, хорошо… я прибавлю к вашим разовым рубль. А вам что? - спросил он Алексеева, состроившего жалобную гримасу.
 - Семейство большое, разовые маленькие…
 - Как вам не стыдно просить прибавки? - вдруг накинулся на него Сабуров. - Я понимаю Пронского, ему на костюмы мало, а вам на что? Ходите оборванцем, сапоги худые… Куда вы только деньги деваете?
   ***
 В 40-х годах в Чугуеве бывали войсковые сборы. Театральные дела там были хороши, и труппы составлялись из лучших артистов. В один из сезонов служил комик Алексеев.
 Как-то попал он в компанию офицеров и сел играть в банке. Сначала игра шла по маленькой. У Алексеева было немного денег, и он быстро их проиграл. Затем игра возвысилась и пошла на запись. К утру проигрыш его равнялся 10 000 рублей. Когда наступил день, один из офицеров поднялся с места и сказал:
 - Баста! Господа, у нас служебные обязанности! Впрочем, в нашем распоряжении имеются 30 минут: или скорее отыгрывайтесь, или рассчитывайтесь. Господин Алексеев, у вас большой минус. Отыгрывайтесь быстрее!
 Тот с достоинством поднялся из-за стола и важно произнёс:
 - Я не отыгрываюсь. Моё правило рассчитываться!
 - Но ведь 10 000 рублей.
 - Хотя бы и миллион!
 - Ну, так давайте же…
 - Я вам дам доверенность на получение моего жалованья!
 Ответом на это предложение был гомерический хохот компании, отлично знавшей, что Алексеев получает 75 рублей в месяц.
   ***
 Известный в середине XIX века артист Андреев-Бурлак был должен одному антрепренёру 800 рублей. Встречаются они в Москве. Антрепренёр молчит, не напоминает. Андреев-Бурлак, однако, говорит:
 - Голубчик, ведь я тебе ещё должен… Вот, брат, возьми два рубля в уплату, а там, потом, сосчитаемся!
   ***
 Одним из замечательных антрепренёров в провинции был Н. Н. Дюков, много лет державший театр в Харькове и поставивший театральное дело на такую высоту, до которой впоследствии оно уже не поднималось. В театральном мирке про Дюкова сохраняется целая серия забавных анекдотов.
 У Дюкова служил довольно плохой актёр Дарьялов. Затем он переменил фамилию и стал Айдарским. Перед началом сезона он прислал Дюкову телеграфное предложение:
 "Свободен зимний сезон. Желаю служить в вашей труппе. Айдарский".
 Дюков отвечал:
 "Труппа уже полна. Ваши услуги, к сожалению, не нужны. Когда увидите Дарьялова, передайте, что и он не нужен".
   ***
 В Харькове был богатый и титулованный, но чрезвычайно скупой меценат, который часто приглашал к обеду театральный люд и всегда кормил из рук вон плохо. Дарьялов очень любил поесть. Когда меценат пригласил Дюкова обедать, он поморщился, но не пойти нельзя было. Обед оказался даже хуже обыкновенного. Дюков встал из-за стола голодный.
 - Ну-с, Николай Николаевич, - обратился к нему меценат, - когда я во второй раз могу пообедать с вами?
 - Не откажусь сейчас же, ваше-ство, - отвечал Дюков.
   ***
 Однажды во время репетиции режиссёру Н. И. Куликову доложили, что одна из артисток, долженствовавшая участвовать в спектакле следующего дня, внезапно заболела.
 Приостановив репетицию, Куликов обратился к актёрам:
 - Посоветуйте, господа, чем бы заменить завтрашнюю пьесу?
 Актёры, в то время получавшие разовые, само собой понятно, стали припоминать только те из пьес, в которых сами были заняты.
 - "Велизария" бы хорошо поставить, - сказал трагик В. А. Каратыгин, считавший заглавную роль своей коронной ролью.
 А. М. Максимов, бывший с Куликовым на "ты", сказал:
 - Возобнови-ка "Заколдованный дом"… Давно я не играл Людовика XI.
 Я. Г. Брянский, удачно изображавший Яго в "Отелло", посоветовал поставить эту трагедию.
 Куликов, молча выслушал всех, подозвал проходившего мимо сторожа Павла и спросил его:
 - Ты в завтрашнем спектакле заинтересован?
 - Никак нет.
 - Ну, так посоветуй, что бы завтра поставить?
 - Вот "Уголино" очень жалостливая…
 - Прекрасно!
 И на другой день шла драма Полевого "Уголино".
   ***
 За кулисы к уже прославленному Василию Андреевичу Каратыгину (1802-1853) зашёл драматург Сорокин - автор, не имевших успеха на сцене пьес, - и сказал:
 - А помните ли вы мою драму, - спросил он актёра, - в которой принимали участие?
 - Это какую? - насторожился Каратыгин.
 - "Царскую милость", - с гордостью произнёс автор название своего детища.
 - Ну, ещё бы, мой друг, - отозвался Каратыгин, - очень хорошо помню... Я ведь чертовски злопамятен.
   ***
 Знаменитый цирковой силач, капитан-лейтенант Лукин оставил по себе память в виде массы легендарных рассказов про свою неимоверную силу. Впрочем, все эти рассказы не вымысел праздных повествователей, а действительные факты.
 Как-то по приезде в Петербург Лукин зашёл к своему приятелю и не застал его дома.
 - Как прикажете о вас доложить? - спросил встретивший его слуга.
 - Подай мне кочергу, - сказал Лукин.
 Слуга, недоумевая, вручил ему большую железную кочергу. Лукин безо всякого усилия связал её двумя узлами и протянул поражённому слуге, приказав:
 - Когда барин придёт домой, передай ему мою визитную карточку. Он поймёт, кто был.
   ***
 Как-то раз, во время пребывания на Мальте Лукин мирно завтракал в одной гостинице. К нему подсаживается некий англичанин и, с намерением над ним подшутить, спрашивает:
 - Вы русский?
 - Да, русский, - отвечает силач.
 - Сильный и храбрый?
 - Не из трусливых.
 - И так-таки ничего не боитесь?
 - Ничего!
 - Дайте, я заколю вас?
 Англичанин выхватил кинжал и замахнулся на Лукина, который спокойно расстегнул свой мундир и, подставив англичанину голую грудь, произнёс:
 - Коли!
 Поражённый англичанин невольно отступил от храброго русского офицера и в восторге сказал:
 - Молодец!
 Покончив с завтраком, Лукин обратился почти с подобными же вопросами к англичанину:
 - Вы англичанин?
 - Да, англичанин.
 - Сильный и храбрый?
 - О, ещё бы!
 - Ничего не боитесь?
 - Ничего!
 - Дайте, я вам нос отрежу?
 - Режьте! - бойко ответил англичанин, не пожелавший оконфузить себя несогласием.
 Лукин с самым серьёзным видом взял тот самый кинжал, которым англичанин собирался его заколоть, и спокойно отрезал кончик носа храброго собеседника, поощрительно произнеся:
 - Молодец!
 Англичанин взвыл, но было уже поздно.
   ***
 Однажды к Жюлю Массне (1842-1912) обратился начинающий молодой композитор с просьбой прослушать его произведения. Массне попытался было сослаться на занятость и общую усталость, но молодой человек настаивал.
 - Мольер, - развязно продолжил начинающий композитор, - все свои новые произведения читал одной старушке, всегда прислушивался к её замечаниям и имел блестящий успех. Так что если вы, маэстро, оцените мою музыку, она будет принята всеми беспрекословно.
 - Ну, знаете, - воскликнул Массне, - пока вы не станете Мольером, я не буду вашей старушкой!
   ***
 Кто-то из друзей французского писателя Анатоля Франса (1844-1924) рекомендовал ему принять на работу молоденькую стенографистку.
 - Я слышал, - обратился к ней писатель, - что вы очень неплохо стенографируете?
 - Да, мсье... 130 слов в минуту, - не без рисовки ответила стенографистка.
 - 130 слов в минуту?! Но, малютка, где же я их вам возьму?
   ***
 В молодости будущий французский писатель Ги де Мопассан (1850-1893) работал чиновником в одном министерстве. Через много лет в архиве этого министерства обнаружили его характеристику. В ней среди прочего было написано:
 "Прилежен, но пишет плохо".
   ***
 Владимир Алексеевич Гиляровский (1853-1935) часто страдал от того, что ему не возвращали книги. Тогда он придумал своеобразный экслибрис, который проставил на своих книгах. На экслибрисе было написано:
 "Эта книга украдена из библиотеки В.А.Гиляровского".
 Надпись возымела своё действие, и книги стали возвращать без задержки.
   ***
 - Хотел бы я быть автором этих слов! - заметил однажды английский писатель Оскар Уайльд (1854-1900), восхищаясь одной из шуток художника Джеймса Уистлера (1834–1903).
 - Ничего, Оскар, вы ещё скажете это, не сомневайтесь, - ответил художник.
   ***
 Во время посещения Соединённых Штатов к Уайльду пристал страстный любитель всяческих пари. Он сделал писателю такое предложение:
 - Тот из нас, кто сумеет ярче солгать и тем самым обнаружит превосходство своей фантазии, выигрывает...
 Уайльд согласился.
 - Что ж, начинайте вы.
 Гость начал:
 - Один американский джентльмен...
 - Можете не продолжать, - любезно остановил его Уайльд, - вы уже выиграли!
   ***
 Однажды Джорж Бернард Шоу (1856-1950) вернулся из своей первой велосипедной прогулки. Весёлый и возбуждённый, он воскликнул:
 - Вот только теперь я понял, как надо ругаться по-настоящему!
 - Бернард, сколько раз я просила тебя оставить эту скверную привычку! - строго заметила ему мать.
 - Да я ни разу и не выругался. Это делали те, на которых я наезжал!
   ***
 Как-то раз вечером мать застала у камина будущего драматурга, погружённого в мечтательное раздумье.
 - Разве ты не играешь по пятницам в покер с Соммерсами?
 - А ты стала бы играть с человеком, который всё время жульничает и к тому же ещё и оскорбляет партнера?
 - Разумеется, нет!
 - Вот они и перестали играть со мной...
   ***
 После премьеры в Америке одной из своих самых знаменитых пьес - "Кандид" - Шоу телеграфировал актрисе Корнелии Скиннер, исполнявшей главную роль: "Великолепно Грандиозно Божественно".
 Польщённая мисс Скиннер ответила: "Не заслужила такой оценки".
 "Я имел в виду пьесу",- отозвался Шоу.
 "И я", - нашлась актриса.
   ***
 Голливудские кинодеятели имели особое пристрастие к произведениям Шоу. Один из них посетил писателя и хотел получить согласие автора на экранизацию одной из его пьес.
 - Хорошо, - после некоторого раздумья начал Шоу, - я согласен. Но только на следующих условиях: вы не используете название этой моей пьесы; второе - коренным образом измените всё её содержание; и третье - никогда и нигде, ни в самом фильме, ни в рекламе не будете упоминать моё имя.
   ***
 Однажды Шоу пришёл в театр, изрядно опоздав к началу спектакля.
 Ему предложили пройти в ложу и сесть тихо на свободное место. Шоу полушёпотом спросил:
 - Что, все зрители уже спят?
   ***
 Как-то раз один писатель пригласил Шоу на премьеру своей новой комедии. Когда они подъехали к театру, контролёр согласен был впустить только автора пьесы, и наотрез отказывался пропустить Шоу без билета. Долгие препирательства завершились только с появлением администратора, уладившим это дело.
 Шоу смотрел пьесу с большим вниманием, но ничем не выражал своё впечатление. Наконец, когда опустился занавес, Шоу поднялся, сразу вышел из зала и отправился на поиски контролёра, который не желал его впускать. Разыскав его, Шоу вручил ему фунт стерлингов и сказал:
 - Прошу прощения! Я убедился, что в отношении ко мне у вас были самые добрые намерения.
   ***
 Как-то раз, проводя в ресторане приятный дружеский вечер, Бернард Шоу поинтересовался у дирижёра чрезвычайно шумного оркестра этого ресторана:
 - Простите, а играет ли оркестр по заявкам публики?
 - Разумеется, сэр, - поощрительно поклонился дирижёр.
 - Превосходно! - обрадовался Шоу. - В таком случае попросите его сыграть в домино.
   ***
 Как-то раз Шоу был приглашён в один богатый дом. Не успел он войти в гостиную, как дочь хозяина дома села за рояль и принялась играть какую-то салонную пьеску.
 - Вы, кажется, любите музыку? - спросил его хозяин дома.
 - Конечно, - отвечал Шоу, - но пусть это не мешает вашей дочери музицировать.
   ***
 К бывшему уже в летах Бернарду Шоу как-то обратилась одна дама:
 - Извините за назойливость, мистер Шоу, но не могли бы вы всё-таки сказать, сколько вам лет?
 - О! - воскликнул с интересом Шоу. - Это зависит от ваших намерений!
   ***
 Начинающий актёр настойчиво уговаривал Шоу дать ему рекомендацию в театр.
 Шоу согласился и написал знакомому директору театра такое рекомендательное письмо:
 "Настоятельно рекомендую вам этого молодого актёра. Он великолепно играет Гамлета, Шейлока, Цезаря, на флейте и особенно - на бильярде".
   ***
 Как-то раз один актёр-комик предложил тогда ещё мало известному писателю-юмористу Джером К. Джерому (1859-1927) продать за 5 фунтов 5 острот. Комик хотел выдать их за свои.
 - Эта сделка невыгодна для нас обоих, - ответил Джером. - Если у меня увидят 5 фунтов, решат, что я их украл. Если от вас услышал хорошую остроту, решат, что вы её украли.
   ***
 Однажды на званый вечер к одному преуспевающему лондонскому банкиру был приглашён Артур Конан Дойль (1959-1930). После ужина гости наперебой стали просить писателя, чтобы он рассказал какую-нибудь историю из жизни короля сыщиков - Шерлока Холмса.
 - Хорошо, - ответил, усмехнувшись, писатель, - слушайте.
 Шерлок Холмс расследовал дело о большой афере, связанной со страхованием имущества. У него имелись определённые подозрения, но не было решающего доказательства. Наконец, в один прекрасный день сыщик отправил двенадцати крупным английским финансистам телеграмму:
 "Всё открылось! Срочно выезжайте!"
 - Гениально! - перебил Конан Дойля хозяин дома. - Сыщик, конечно же, схватил преступника.
 - Как бы не так! - воскликнул писатель. - Получив телеграмму Холмса, все двенадцать джентльменов покинули Англию в неизвестном направлении.
   ***
 В Венскую оперу, директором которой был австрийский композитор Густав Малер (1860-1911), явилась одна из претенденток на место солистки, снабжённая высочайшей рекомендацией.
 Малер, бегло взглянув на императорскую подпись, не спеша в клочья порвал письмо, сел за рояль и предложил крайне безразличным тоном:
 - Ну-с, а теперь, пожалуйста, спойте!
 Прослушав её, он сказал, что даже расположение самого его величества Франца Иосифа к её особе ещё не освобождает от обязанности иметь голос.
 Узнав о таком поступке Малера, его величество устроил через своего представителя разнос директору оперы.
 - Она будет петь! - в гневе кричал представитель.
 - Хорошо. Будет, - хладнокровно отвечал Малер. - Но в афишах я прикажу напечатать: "По высочайшему повелению".
   ***
 Однажды польский пианист и композитор, будущий премьер-министр Польши, Игнацы Падеревский (1860-1941) объяснял на уроке своему ученику:
 - Эта соната навеяна воспоминаниями о любимой. Её следует играть как песню любви, обращённую к невесте.
 Молодой человек садится за фортепиано и играет сонату. Спустя некоторое время Падеревский восклицает:
 - Слушайте! Вы играете так, будто обращаетесь к тёще!
   ***
 У французского скульптора Антуана Бурделя (1861-1929) под Парижем был небольшой садик. Художник, однако, был слишком занят, да и ленив, чтобы за ним ухаживать, так что сад зарос травой и сорняками. Соседи были очень раздосадованы тем, что его сад портит общий пейзаж, и предложили ему хотя бы перекопать его, а уж посадки они-де возьмут на себя.
 Через некоторое время в полицейский участок пришло анонимное письмо:
 "В саду господина Бурделя зарыто тело убитого".
 На следующий день к нему приехала дюжина полицейских и раскопала весь сад вдоль и поперёк, однако ничего не было найдено.
 Через день соседи получили от Бурделя записку:
 "Можете сажать розы".
   ***
 Немецкий писатель Герхарт Гауптман (1862-1946), находясь в Венеции, зашёл в антикварную лавку.
 - Сколько стоит эта ваза? - обратился он к хозяину, увидев редкое произведение искусства.
 - Шесть тысяч лир, - ответил хозяин. - Но вам, высокоуважаемый маэстро, мы готовы продать эту вазу за четыре тысячи. Только потому, что это вы.
 Польщённый, Гауптман заплатил деньги и подумал: "А всё же неплохо быть знаменитым".
 - А куда доставить вазу?
 - В гостиницу "Националь".
 - А кому?
   ***
 Во МХАТе шёл "Юлий Цезарь" Шекспира. По ходу спектакля статист должен был вынести свиток и отдать его Станиславскому (1863-1938), игравшему роль Брута. Статист куда-то исчез. Тогда Немирович-Данченко (1858-1943) велел срочно переодеть рабочего сцены и заменить им статиста.
 Рабочий вышел на сцену со свитком и громким голосом, обращаясь к Станиславскому, произнёс:
 - Константин Сергеевич, вам тут Владимир Иванович передать чегой-то велели...
   ***
 В Большом театре давали балет Асафьева "Пламя Парижа". Рядом с Немировичем-Данченко сидел пожилой, но, видимо, впервые попавший на балетное представление человек. Он восторженно воспринимал всё, что происходило на сцене, и только одному удивлялся: оперный театр, а совсем не поют.
 - Как же это? - обратился он к Немировичу-Данченко.
 Владимир Иванович терпеливо принялся объяснять, что балет - особый вид театрального искусства, в котором только танцуют. И вдруг в этот момент хор запел "Марсельезу"!
 Зритель взглянул в лицо Немировича-Данченко и, укоризненно покачав головой, сказал:
 - А ты сам-то, как и я, тоже, видать, в театре впервые!
   ***
 Финский композитор, глава национальной музыкальной школы, Ян Сибелиус (1865-1957) очень любил всевозможные торжества и домашние праздники, которые могли тянуться в его доме неделями.
 Как-то раз к нему в гости попал его старинный друг - дирижёр Роберт Каянус. Погуляли на славу!
 На третье утро Каянус проснулся в страшной тревоге: он вспомнил, что вечером должен дирижировать гастрольным концертом в Петербурге! Скорей побриться, умыться и успеть к поезду!
 Когда на следующий вечер Каянус вернулся к Сибелиусу в дом, то нашёл хозяина за той же пирушкой в гостиной. Сибелиус устремил на него недовольный укоризненный взгляд, тяжело вздохнул и, наконец, грустно произнёс:
 - Послушай, как же так? Мы тут гуляем, веселимся, а ты? Как тебе не стыдно столько сидеть в ванной?!
   ***
 Однажды итальянского дирижёра Артуро Тосканини (1867-1957) спросили, почему в составе его оркестра никогда не было женщин.
 - Видите ли, - отвечал маэстро, - женщины очень мешают. Если они красивы, то мешают моим музыкантам, а если безобразны, то ещё больше мешают мне!
   ***
 В начале своей карьеры венгерский композитор Ференц Легар (1870-1948) в разговоре с друзьями упомянул, что даёт уроки музыки своей квартирной хозяйке и за это получает бесплатный обед.
 - И что, - спросил один из его друзей, - она обнаруживает дарование?
 - Безусловно, - ответил Легар. - Особенно ей удаются пирожки.
   ***
 Сергей Васильевич Рахманинов (1873-1943) старался избегать вездесущих фоторепортёров, постоянно преследовавших его во время концертов. Однажды, когда он приехал на концерт в один американский город, он договорился с менеджером, что не выйдет из вагона, пока все пассажиры не разойдутся. Из опустевшего поезда Рахманинов вышел на перрон и окольными путями прошёл к ожидавшей его машине. Однако в гостинице стоял уже ожидавший его фотограф. Рахманинов быстро прошёл прямо в лифт, так что фотографу удалось снять только его спину. Когда же Рахманинов спустился в ресторан, к его столу пробрался ещё один фотограф, на ходу наводивший на Рахманинова камеру.
 - Да оставьте же меня в покое, - возмутился Рахманинов, закрывая лицо руками. - Не хочу, не хочу я сниматься!
 Вечером, просматривая газеты, он увидел фотографию с надписью:
 "Руки, которые стоят миллион".
   ***
 Когда знаменитый итальянский тенор, Энрико Карузо (1873-1921), впервые прибыл в Соединённые Штаты Америки, его сразу атаковала группа вездесущих журналистов.
 Один из них спросил певца, что он думает о торговых отношениях между Италией и Соединёнными Штатами. Карузо отвечал:
 - Никогда не задумывался над этим вопросом, но уверен, что о своём мнении по этому поводу я узнаю завтра из вашей газеты.
   ***
 В 1906 году в Сан-Франциско произошло сильное землетрясение. В это время в городе находился Карузо, который приехал сюда на гастроли. Когда приятели приехали к нему в гостиницу, они застали певца в полуразрушенной гостиной, с мокрым полотенцем на голове. Вокруг валялись оконные осколки, куски разбитой штукатурки.
 Обращаясь к импресарио, Карузо потерянным голосом произнёс:
 - Посмотри, я же говорил тебе, что произойдёт, если я буду брать самые высокие ноты!
   ***
 Дочь Александра Ивановича Куприна (1870–1938) - Ксения рассказывала одну смешную историю.
 "Было это в 1911 или 1912 году, - вспоминала Ксения Александровна. - Саше, моей няне, тогда было лет 20. Была она красивая, дородная. Отец подтрунивал над ней, дескать, пора замуж.
 Однажды приходит он в детскую и говорит:
 - Ну, Саша, нашёл я тебе жениха. Приоденься, причешись и приходи ко мне в кабинет на смотрины.
 Приходит Саша в кабинет, разодетая, вся разрумянившаяся от волнения. Смотрит. Стоит посреди комнаты огромный парень в косоворотке. Отец спрашивает:
 - Ну как, нравится тебе невеста?
 Тот говорит:
 - Нравится. Настоящая русская красавица. Кровь с молоком.
 - А тебе, - спрашивает Куприн, - нравится жених?
 Взглянула Саша исподлобья и сказала решительно:
 - Не нравится. Бритый, а я с усами хочу.
 Куприн, принимая всерьёз свою роль свата, стал ей говорить, что парень уж больно хорошо поёт.
 Но это совсем испортило дело: без усов, да ещё шарманщик... Парня решительно отвергли.
 Только уже много лет спустя Саша узнала, что это был Шаляпин".
   ***
 Отец об актёрских увлечениях Фёдора Шаляпина (1873-1938) был определённого мнения. Он наставлял своего "непутёвого" сына:
 - В дворники надо идти, скважина! В дворники, а не в театр. Дворником надо быть, и будет у тебя кусок хлеба...
 Вселенская слава певца пришла к Шаляпину позднее.
   ***
 Фёдор Иванович Шаляпин всегда возмущался людьми, которые считали труд артиста лёгким.
 - Они напоминают мне, - говорил он, - одного извозчика, который как-то вёз меня по Москве.
 "А ты, барин, чем занимаешься?" - спрашивает он меня.
 "Да вот, пою", - отвечаю я.
 "Да я не про то. Петь - это мы все поём. И я пою, когда скучно станет. Я спрашиваю - ты кем работаешь?"
   ***
 В Париже в начале 20-х годов после благотворительного концерта с участием Шаляпина группа актёров поехала в один из русских кабачков. В нём выступал хор балалаечников в шёлковых косоворотках.
 Под стук вилок, ножей и гул общего разговора солист затянул: "Степь да степь кругом..."
 Фёдор Иванович стал тихонько подпевать. Вдруг из-за соседнего стола кто-то стал возмущаться:
 - Безобразие! Вести себя не умеете! Не мешайте артисту петь!
 Ревнителю хорошего тона шепнули что-то на ухо. Он поперхнулся и сконфуженно устремил взгляд в тарелку.
 Но ещё больше был смущён Шаляпин.
 Впервые в жизни его попросили  п е р е с т а т ь  петь.
   ***
 Своим знакомым французский композитор Морис Равель (1875-1937) как-то не без юмора рассказывал о своём новом сочинении, которым весьма дорожил:
 - На мой взгляд, оно просто великолепно! Во всяком случае, моей домработнице оно очень понравилось. А это, уж поверьте, верный признак!
   ***
 Однажды немецкий писатель Томас Манн (1875-1955) посетил школу. Учитель представил писателю самую способную ученицу и попросил задать её какой-нибудь вопрос.
 - Каких ты знаешь знаменитых писателей? - спросил девочку Томас Манн.
 - Гомер, Шекспир, Бальзак и... вы... Но я забыла вашу фамилию, - дрожащим голосом ответила ученица.
   ***
 Как-то певца Большого театра, тенора Дмитрия Алексеевича Смирнова (1881-1942) пригласили на концерт в один из московских купеческих домов. Дело было летом; окна открыты... В конце вечера хозяйка попросила гостя спеть ещё какой-нибудь романс.
 - С удовольствием спел бы ещё, - отвечал артист, - но время позднее. Боюсь, как бы ваши соседи не были в претензии, что мы беспокоим их ночью.
 - Тем лучше! - воскликнула простодушная хозяйка. - Поделом: прошлой ночью их собака тоже выла у нас под окном и нам спать не давала.
   ***
 Будучи проездом в Нью-Йорке, Игорь Фёдорович Стравинский (1882-1971) взял такси и с удивлением прочитал на табличке свою фамилию.
 - Вы случайно не родственник композитора? - спросил он у шофёра.
 - Разве есть композитор с такой фамилией? - удивился шофёр. - Впервые слышу. Стравинский - фамилия владельца такси. Я же не имею ничего общего с музыкой. Моя фамилия - Пуччини.
   ***
 Один прославленный доктор как-то заметил художнику Пабло Пикассо (1881-1973):
 - Зная анатомию человека, могу сказать, что люди на ваших картинах вызывают известное сожаление и недоумение.
 - Возможно, - ответил Пикассо, - но я могу вас заверить, что они проживут гораздо дольше ваших пациентов.
   ***
 В мастерскую Пикассо пришёл новый почтальон. Он вручил художнику письмо, огляделся кругом и воскликнул:
 - Способный у вас сынишка!
 - Почему вы так решили?
 - Ну как? Ведь у вас тут столько прекрасных детских рисунков!
   ***
 Один приятель Пикассо, осмотрев его новые картины, со вздохом заключил:
 - Ты меня извини, но никак не могу я этого понять. Похожие вещи просто не существуют.
 - А ты китайский язык понимаешь? - спросил Пикассо.
 - Нет.
 - Вот. А он, тем не менее, существует!
   ***
 У Пикассо была любимая собака, которая как-то заболела - у неё опухло и загноилось горло. Художник, не доверявший ветеринарам, пригласил к себе знаменитого профессора-ларинголога.
 Осмотрев пса, профессор выписал лекарство и назначил курс лечения. Пикассо сердечно благодарил доктора и на прощание сказал:
 - Знаете, хотелось обратиться к выдающемуся специалисту в этой области. Моя собака этого стоит.
 Через несколько дней художника пригласили к этому профессору.
 - Я хотел бы, - сказал доверительно профессор, - расписать свой кабинет. Вы не могли бы исполнить мой заказ?
 Когда Пикассо немного остыл после такого предложения, профессор продолжил:
 - Видите ли, хотелось обратиться к наиболее сведущему специалисту. Поверьте, мой кабинет этого стоит!
   ***
 Однажды Пикассо посетил одну французскую школу. Встречали его там очень торжественно и радушно. Чтобы показать художнику, какими глубокими знаниями обладают его ученики, один из преподавателей попросил их перечислить имена современных великих живописцев. Девочка, на которую пал выбор учителя, начала:
 - Гойя, Дега, Сезанн... Пикассо...
 - А почему Пикассо? - спросил учитель, желая доставить удовольствие гостю.
 Но девочка не знала, что ответить. По её щекам потекли слёзы. Тогда Пикассо подошёл к ней и, ласково потрепав по плечу, сказал:
 - Не плачь, девочка, я тоже не знаю...
   ***
 Один журналист спросил как-то Пикассо:
 - Кем из художников прошлого вы восхищаетесь больше всего?
 - Рубенсом.
 - А почему?
 - Прежде всего, потому, что из двух тысяч картин, которые он написал, до наших дней сохранилось около четырёх тысяч.
   ***
 Дарить нужно лучшее.
 Однажды к Пикассо в студию заглянул Анри Матисс (1869-1954). Поболтав о том, о сём, Матисс ухитрился напомнить, что сегодня у него день рождения и что, между прочим, у него ещё нет ни одной картины его друга. Пикассо развёл руками и, смущённый, предложил Матиссу самому выбрать себе любую из его картин. Матисс не долго заставил себя уговаривать и сразу выбрал самую большую и самую красивую. Пикассо, ещё более смутился, но только пожелал "другу" долгих лет жизни.
 Прошло некоторое время и вот уже подходит день рождения Пикассо. Матисс срочно прячет свои лучшие работы и ждёт, когда же придёт Пикассо. Пикассо и в самом деле навестил Матисса.
 - О, Пабло, мой бесценный друг! Как я рад тебя видеть! Слава богу, ты нашёл время навестить меня... Что ты говоришь? У тебя сегодня день рождения? Какой сюрприз? Поздравляю! От всей души!..
 Ну, и так далее. Разговор перешёл на подарки, и Матисс широким жестом предложил Пикассо самому выбрать лучшее из творений Матисса. Пикассо оглядел всё внимательно, понимающе улыбнулся и указал на самое маленькое, самое невзрачное полотно. Матисс было заупрямился, дескать "выбери другое", вот, дескать, "посмотри, совсем есть неплохие работы", но Пикассо стоял на своём...
 Матисс в полной мере осознал только тогда свою ошибку, когда узнал, как Пикассо демонстрирует свою коллекцию.
 - Ну, вот, - говаривал Пикассо своим гостям, пуская плотные кольца дыма, - здесь у меня такие-то прекрасные работы, здесь такие-то... А это, - продолжал он, указывая на невзрачное полотно, - у меня Матисс.
   ***
 Картина Анри Матисса "Лодка", купленная Музеем современного искусства в Нью-Йорке, была повешена вверх ногами. Только через 47 дней кто-то заметил ошибку.
   ***
 В 1926 году по приезде в Париж молодой Сальвадор Дали (1904-1989) отправился к Пикассо. Он поприветствовал уже известного в то время соотечественника и, как бы невзначай, рисуясь, сообщил:
 - Между прочим! Я приехал к вам прежде, чем посетить Лувр.
 На что Пикассо скромно ответил:
 - И правильно сделали.
   ***
 Сальвадору Дали часто задавали вопросы о «параноидально-критическом методе» его живописи:
 - Почему вы рисуете столь странные вещи?
 Дали всякий раз придумывал новое обоснование своему творчеству. Например, он отвечал:
 - Я подражаю Природе. Она творит такие странности, что никто с нею соперничать не может. Просто мы в силу привычки воспринимаем все природные причуды как норму, но стоит вглядеться, и вы поразитесь необычайности, странности природных созданий.
   ***
 В другой раз произошла такая беседа Дали с неким американским искусствоведом:
 - Г-н Дали, мне кажется, что вы всё время всё искажаете. Вот, вы берёте ногу или ложку и вытягиваете их до крайних пределов или берёте лицо...
 - Нет, нет, извините, мне очень жаль, но это отнюдь не искажение!
 - Вы вставляете ящики стола в чей-нибудь желудок...
 - Нет, нет, это так же не искажение!
 - Тогда что же это?
 - Судите сами: когда я создаю мягкие часы, ногу километровой длины, я копирую самым честным и фотографическим образом одно из моих сновидений.
   ***
 После гастролей по Соединённым Штатам Артура Рубинштейна (1887-1982) спросили, насколько действительно забавна тамошняя журналистская критика.
 - Вообразите, - отвечал Рубинштейн, - в одной из калифорнийских газет мне довелось прочитать:
 "Фортепьяно было великолепным, и Рубинштейн неплохо на нём сыграл".
   ***
 Однажды Анна Ахматова (1889–1966) вспоминала, что когда Гумилёв (1886–1921) был в Африке, она почти нигде не бывала, и лишь однажды засиделась у подруги и решила заночевать у неё.
 И надо же такому случиться: именно в эту ночь вернулся Гумилев.
 Утром, увидев дома мужа, Ахматова стала оправдываться, что первый раз за несколько месяцев ночевала у подруги - и именно сегодня.
 Выслушав все оправдания, Гумилёв обронил:
 - Вот так все вы, бабы, и попадаетесь!
   ***
 Один из поклонников Владимира Маяковского (1893-1930) после концерта захотел выразить ему своё восхищение. Подойдя к поэту, он вынул книжку стихов Маяковского и собрался было поговорить о ней с автором.
 Услышав первые восторженные отзывы своего почитателя, Маяковский остановил его и сказал:
 - Мне очень приятно слышать, что вы говорите, но дело в том, что у меня сейчас уже назначена встреча. А если у вас всё ещё есть желание похвалить мою книгу, то, пожалуйста, подойдите к тому последнему столику. Видите, там сидит старичок? Подойдите к нему и скажите ему всё.
 - Хм. А при чём здесь какой-то старичок?
 - А при том, что я ухаживаю за его дочерью. Она уже знает, что я великий поэт, а её отец всё ещё сомневается. Вот и скажите ему.
   ***
 Однажды среди ночи немецкий писатель и режиссёр, Бертольд Брехт (1898-1956), был разбужен почтальоном, вручившим ему срочную телеграмму.
 В ней один его знакомый сообщал:
 "Дорогой друг! Я жив и здоров, чего и тебе желаю! "
 Через некоторое время этот знакомый получил почтовое извещение о посылке. Он отправился на почту, где ему выдали тяжёлый ящик. Знакомому пришлось взять извозчика, а затем с большим трудом втащить ящик на 4-й этаж.
 Наконец, когда он открыл ящик, то с изумлением обнаружил, что в нём лежит большой камень с запиской:
 "Дорогой друг! Посылаю тебе тот самый камень, который ты своей телеграммой снял с моего сердца".
   ***
 Известного немецкого математика Давида Гильберта (1862-1943) как-то спросили об одном из его учеников - Бертольде Брехте.
 - Ах, этот, - вспомнил Гильберт. - Он стал поэтом. Для математика у него было слишком мало воображения.
   ***
 Американский писатель Эрнест Хэмингуэй (1899-1953) был страстным охотником и рыболовом. Однажды некий англичанин обратился к нему с вопросом:
 - Правда ли, что если нести впереди факел, то лев не набросится?
 - Это зависит от того, - отвечал писатель, - с какой скоростью нести факел.
   ***
 Писатель Алексей Силыч Новиков-Прибой (1877-1944), автор "Цусимы", был внешне очень колоритным человеком. Ходил он чаще всего в морском кителе, с гладко обритой головой, с пышными усами и был очень похож на отставного боцмана. В старые времена такие отставники частенько служили швейцарами и гардеробщиками.
 Как-то писатель пришёл в Центральный Дом литераторов в Москве. Гардеробщик Афоня куда-то отлучился, и Алексей Силыч не стал его дожидаться. Он повесил пальто, взял номерок, расчесал перед зеркалом усы и повернулся, чтобы идти в зал, как в гардероб вошла какая-то дама и одним движением бросила ему на руки свою шубу, приняв его за гардеробщика. Новиков-Прибой повесил шубу, вручил даме номерок, а та, дав ему рубль, направилась в зал.
 В перерыве литературного вечера, встретив Алексея Силыча в вестибюле, дама узнала "гардеробщика" и очень смутилась. Ею оказалась сильно близорукая Мариетта Шагинян. Извиняясь, она сказала:
 - Алексей Силыч, ради бога... Я не могла предположить...
 Разгладив усы и улыбаясь, Новиков-Прибой сказал:
 - А всё-таки честно заработанный рубль я вам не отдам.
   ***
 Многие шутки известного лакского писателя Абуталиба Гафурова (1882-1975) со временем стали анекдотами. Вот некоторые из них.
 Одного человека "освободили" от должности. Вскоре Абуталиб встретил его на свадьбе.
 "Освобождённый", который раньше держался очень важно, теперь целый день ел, пил, танцевал, пел и балагурил.
 Абуталиб был очень доволен и сказал:
 - Вы только посмотрите, какой прекрасный человек столько времени пропадал понапрасну.
   ***
 После премьеры одного спектакля у Абуталиба спросили, понравилось ли ему.
 Абуталиб отвечал:
 - Четвёртый акт был очень хорош!
 - Но в спектакле было только три акта!
 - То есть как? А банкет?
   ***
 Как известно, Корней Иванович Чуковский (1882-1969) устраивал на своей даче в Переделкино для окрестной детворы ежегодные "костры". На одном из них Агния Барто предложила детям прочитать хором "Мойдодыра".
 - А ну, кто лучше всех знает эту сказку? - спросила она собравшихся ребят.
 - Я!!! - истошным голосом закричал Корней Иванович, вызвав дружный смех участников "костра".
   ***
 Чуковскому как-то передали слова одного из его родственников:
 - Он говорит, что любит вас больше всех на свете!
 - Ка-ак?! - воскликнул Чуковский. - Остальных ещё меньше?
   ***
 Артист театра и эстрады Владимир Яковлевич Хенкин (1883-1953) частенько шутил в ситуациях, в которых, казалось бы, не до шуток.
 Однажды во время репетиции в московском театре Сатиры ему сделалось плохо. Вызвали "скорую помощь". Доктор спрашивает актёра:
 - На что жалуетесь?
 - Прежде всего, - отвечал Хенкин, - на дирекцию театра. А потом - на отсутствие репертуара.
   ***
 Один детский поэт, не понимая, в чём кроется поэтическая простота истинного мастерства Самуила Маршака (1887-1964) в детских стихах, однажды сказал редактору:
 - Такие простые стихи я могу писать хоть каждый день!
 - О! Я вас умаляю, - иронично воскликнул редактор, - пишите их хотя бы через день!
   ***
 В начале 50-х годов XX века к известному московскому врачу явился пациент с жалобой на апатию, отсутствие аппетита, затяжные приступы меланхолии. Как выяснилось, он перепробовал все средства, все лекарства, но ничего решительно не помогает.
 Внимательно выслушав ипохондрика, врач предложил ему последнее радикальное средство - читать по одному юмористическому рассказу перед завтраком, обедом и ужином. Правда, добавил врач, произведения этого автора под запретом, но он, доктор, во имя медицины рискнёт дать больному из собственной библиотеки томик Зощенко.
 - Увы, - грустно улыбнулся пациент, - мне это не поможет. Я и есть Зощенко.
   ***
 Роман Ильи Эренбурга (1891-1967) "Буря" Сталин назвал "бурей в стакане воды".
 В редакции газеты "Правда", чтобы дать пример бдительности и активности в разоблачении "низкопоклонства перед гнилой буржуазной культурой Запада", решили провести обсуждение романа.
 Обсуждение длилось несколько часов. Ораторы, сменяя друг друга, выдвигали такие обвинения, что после каждого выступления впору было заключить писателя под стражу.
 Эренбург на удивление спокойно слушал все речи. Его невозмутимость стала выводить ораторов из терпения, и они потребовали, чтобы дальнейшая дискуссия была прервана выступлением самого Эренбурга.
 - Пусть выскажет своё отношение к критике! Пусть не отсиживается!
 Эренбург поднялся и не спеша начал свою речь:
 - Я благодарен "правдистам" за внимание к моему произведению, за критические замечания и предложения. По поводу этого романа я получил богатую почту, в которой оценки не всегда совпадают с теми, которые я услышал здесь. Позвольте для примера прочесть отзыв одного из моих читателей, приславшего такую телеграмму:
 "С интересом прочитал "Бурю". Поздравляю с успехом. Иосиф Сталин".
 Воцарилась гнетущая тишина. "Правдисты" онемели. Преодолев всеобщее оцепенение, председатель сдавленным голосом произнёс:
 - На этом обсуждение интересного романа "Буря" считаю закрытым.
 Все разошлись.
   ***
 Леонид Осипович Утёсов (1895-1982) как-то рассказывал:
 - Я приехал в Одессу. Успех полный. Выхожу после концерта из актёрского подъезда. Сажусь в машину, мечтаю, как поеду в гостиницу, приму ванну, выпью коньячку, лягу в постель и буду думать, что живу не зря. Водитель включил фары, и машина тронулась. Вдруг перед машиной возникает распатланная женщина и кричит:
 "Стойте! Стойте!"
 Шофёр затормозил. Женщина открывает дверцу с моей стороны. Из темноты вытаскивает маленького мальчика и говорит ему:
 "Сюня! Смотри сюда - это Утёсов. Когда ты вырастешь, он уже умрёт".
 Я захлопнул дверцу и больше никогда не ездил в Одессу.
   ***
 Приезжая в Париж, американский дирижёр Леопольд Стоковский (1898-1977) часто посещал маленький ресторанчик, хозяин которого кормил дирижёра дорогими блюдами за очень дешёвую плату. Однажды Стоковский спросил:
 - Чем я обязан вашей необыкновенной любезности? Ведь я не беден.
 - Я очень люблю музыку, - с жаром воскликнул хозяин, - и готов на любые жертвы ради неё!
 Стоковский вышел из ресторана растроганным и вдруг заметил в окне табличку: "Ежедневные завтраки, обеды и ужины в обществе великого Стоковского".
   ***
 После одного из концертов, стоившего ему огромных мук, Стоковский сказал:
 - Оркестр совершил чудо! Произведение, в бессмертии которого я был убеждён, он уничтожил в какие-то полтора часа!
   ***
 Находясь в обществе молодых поэтов, Михаил Аркадьевич Светлов (1903-1964) никогда не подчёркивал своего превосходства. Однажды один молодой человек, неправильно понявший светловскую простоту, стал называть его "Миша".
 - Да что вы со мной церемонитесь, - сказал ему Светлов, - называйте меня просто - Михаил Аркадьевич.
   ***
 Светлов, написав стихи, тут же начинал их кому-нибудь читать. Если поблизости никого не было, звонил по телефону. Звонил иногда даже среди ночи.
 Друг Светлова, разбуженный однажды таким ночным звонком, спросил его:
 - Миша, да знаешь ли ты который теперь час?
 - Дружба, - отвечал Светлов, - понятие круглосуточное!
   ***
 Как-то в прекрасном расположении духа в час ночи Светлов выходит из Дома актёра. К нему подходит группа японских туристов. На ломаном русском языке они спрашивают:
 - Где здесь ближайший ночной бар?
 - Хм, - отвечает Светлов, - пожалуй, в Хельсинки.
   ***
 В одесском Зелёном театре с гастролями выступал Аркадий Райкин (1911-1987). Закончив выступление, он сказал:
 - Ну, вот и всё! Пойдёмте домой!
 И спустившись по лесенке в зрительный зал, пошёл по проходу. Публика поднялась и устремилась за любимым артистом. Так они и прошествовали по вечерней Одессе до самой гостиницы.
 В следующий вечер Райкин решил повторить этот трюк. Спектакль заканчивался. Однако когда артист спустился в зрительный зал и публика, как и вчера, снова потянулась за ним, кто-то сзади дёрнул его за пиджак. Он обернулся. Одессит лет 12-ти сказал ему:
 - Товарищ Райкин! У нас в Одессе вчерашняя хохма уже не хохма.
 Больше этого трюка Райкин не повторял.
   ***
 Первый выход на сцену артиста Ефима Копеляна (1912–1975) закончился большим конфузом. Он очень волновался. Его буквально вытолкнули на сцену, где сидел на троне прославленный актёр Николай Фёдорович Монахов (1875-1936). Копелян появился на сцене, но Монахов почему-то смотрел не на него, а за него. Когда Копелян, немного придя в себя, обернулся, то, к своему неописуемому ужасу, увидел, что вошёл на сцену... в окно. Растерявшись, он бросил поднос и в панике убежал за кулисы.
 После спектакля артисту-дебютанту, потерпевшему такое фиаско на сцене, пришлось идти извиняться перед Николаем Фёдоровичем. Видавший на сцене и не такое, Монахов с усмешкой оглядел молодого актёра и молвил:
 - То, что ты вошёл в окно, - полбеды, беда же в том, что ты сбежал со сцены через камин!
   ***
 Среди различных театральных и, особенно, кино амплуа существовала особая должность - "фрачный герой", предполагавшая среди прочего высочайшее мастерство демонстрировать необходимый костюм необходимой эпохи. В своей повседневной жизни каждый актёр также стремился иметь хотя бы один, особый, "фрачный" костюм, в котором, как ему представлялось, он мог со всем блеском проявлять свои личные, приватные способности. Безусловно, для создания этой "роли" актёру требовался костюмер, способный достойным образом содействовать в реализации этого представления.
 В 50-е годы ХХ века в московской кинематографической среде заслуженным почитанием пользовался костюмер Исаак Соломонович Затирка, чьё ателье располагалось в подвале Московского Дома Киноактёра. Сшив однажды для актёра такого рода "фрачный" костюм, Исаак Соломонович затем ревниво следил, что бы этот актёр как-нибудь невзначай не воспользовался услугами его конкурентов, других театральных портных.
 Как-то раз, прогуливаясь у Патриарших прудов, Исаак Соломонович увидел идущего навстречу в неизвестном ему костюме Сергея Столярова (1911-1969).
 - Помилуйте! Что ж это делается! - закричал негодующий Затирка, - Скажите, только "честное слово", чем вам не угодил так усердно на вас работавший Исаак Соломонович?
 Столяров, догадавшийся, о чём так забеспокоился "ему всем сердцем преданный" костюмер, принялся уверять Затирку в своей верности. Однако никакие заверения и объяснения, что костюм куплен уже готовым, и не в Москве, и уже не новым, а по случаю, в комиссионном магазине, не способны были разубедить Исаака Соломоновича в вероломстве блистательного актёра. И только сохранившийся на подкладке ярлык "London. Regent street..." несколько успокоил разволновавшегося портного.
 - Скажите! Так далеко от Москвы и так прилично шьют!
   ***
 Министр культуры СССР Екатерина Фурцева беседует со Святославом Рихтером (1915–1997):
 - Почему у Ростроповича живёт этот кошмарный Солженицын? Безобразие!
 - Да, - подтверждает Рихтер, - действительно безобразие. У них же тесно. Пусть поживёт у меня.
   ***
 Звонок в одесской филармонии:
 - У вас будут гастроли Георга Отса (1920-1975). Подготовьте афиши.
 - Как фамилия артиста? Повторите, пожалуйста.
 - Отс!
 - Как, как?
 - Поц, без первой буквы.
 Приезжают на гастроли. При входе - афиша:
 "Георг Уй".
   ***
 В свое время Мстислав Леопольдович Ростропович (1927-2007) был солистом Московской филармонии, а посему, как и все прочие, был включён в бригаду по обслуживанию целинных земель. Приезжают они на полевой стан – народ сидит на земле, фортепьяно нету. Ростропович разволновался:
 - Как же я буду без аккомпанемента играть?
 Композитор Ян Френкель (1920-1989) принялся его успокаивать:
 - Не волнуйся, Славочка, я хороший аккордеонист, я тебе так саккомпанирую – никто и не заметит!
 Вот Ростропович играет, Френкель на аккордеоне подыгрывает, как может… Вдруг где-то в конце «зала» встает здоровенный целинник в робе и, перешагивая через сидящих, движется к «сцене». Ростропович шепчет Френкелю:
 - Янек, что-то мне лицо его не нравится, чёрт его знает, что у него на уме… Давай, играй побыстрее!
 Однако закончить не успели. Мужик дошёл до концертантов, положил на струны виолончели свою огромную ручищу и внушительным басом сказал Ростроповичу:
 - Браток, не гунди – дай баян послушать!..
   ***
 Французский актёр Жан Маре (1913) рассказывал об одной своей поездке:
 - Когда я путешествовал по Японии, то из простого любопытства решил попробовать знаменитое сакэ - японскую национальную рисовую водку. После первой же выпитой рюмки я заметил, что всё вокруг меня неожиданно пришло в движение. Я спросил кёльнера:
 "Не слишком ли крепка ваша водка?"
 "О, не беспокойтесь, уважаемый господин, - спокойно отвечал мне тот, - это у нас обыкновенное землетрясение..."
   ***
 В начале ХХI века реформы в культурной жизни России мутной волной накрыли Большой Театр. Вместо аплодисментов всё чаще из зала стали доноситься выкрики "Позор"!
Профессор Московской Консерватории Пётр Ильич Скусниченко (1950) однажды из разговора со своим лечащим врачом узнал, что у него есть дочь, постоянно занятая расспросами: кто такой Иоланта, а кто такой Водемон, а кто такой Бригитта? Вот, папа и говорит:
 - Я хочу приобщить её к опере. Пётр Ильич, достаньте 2 билета.
 - Нет проблем. Сейчас позвоню. Алло, Маквалачка (Касрашвили), здравствуйте. Вы знаете, нужно, вот, так и так. Посадите их в центре зала. Пожалуйста.
 Это был дневной спектакль. Через 3 часа звонит папа.
 - Пётр Ильич, куда вы нас послали?
 - А что случилось? Вам мест не хватило, или что?
 - Да, нет. Это же не спектакль! Ребёнок пришёл домой и говорит: "Как могла Иоланта влюбиться в этого тенора? Он запустил 4 петуха!"
   ***

AESTHETICA.NAROD.RU

На главную страницу
Анекдот. Тексты. Тематическая подборка.
Анекдоты о конкретных людях.